Жизнь счастливого человека

Сегодня музыкальный мир отмечает 85 лет Родиона Щедрина. В России музыке великого композитора посвящают фестивали и концерты.

Фото: Московская филармония

В Мариинском театре фактически весь 2017 год проходит под знаком Родиона Щедрина: здесь исполняются его оперы и балеты, звучат инструментальные и оркестровые сочинения под управлением Валерия Гергиева.

Московская филармония в канун юбилея Щедрина развернула большой фестиваль его музыки на сцене Концертного зала Чайковского, в котором принимают участие известнейшие в мире музыканты: Михаил Плетнев, Валерий Гергиев, Миша Майский и другие. На фестивале в качестве пианиста выступает и сам Родион Щедрин. Накануне композитор дал эксклюзивное интервью «Российской газете» — о жизни и любви, о русской литературе, русской провинции и сочинении музыки.

Вы живете в Германии, но остаетесь русским композитором — в основе ваших сочинений русская литература — Гоголь, Лесков, Толстой. И музыка совершенно русская.

Родион Щедрин: Это уже моя данность — это моя культура, мой язык, моя ментальность, мои предки, мои истоки — это все вместе с кровью моей матери — мое! Никаких желаний выйти за эти рамки у меня нет. Это само мое естество, мое происхождение, родители, мое воспитание, мое детство, мои первые музыкальные впечатления — все вместе.

Вы обращаетесь к авторам и сочинениям, которые для вас много значат, не раз говорили, что Лесков для вас — особое имя. При том, что некоторые из этих сочинений, как «Очарованный странник», были впервые исполнены, например, в Америке, где мало знают Лескова. Как вы выбираете сюжеты?

Родион Щедрин: Созданию любого произведения предшествует определенная жизненная история, встреча, толчок. Так было с «Очарованным странником». Написать сочинение предложил легендарный дирижер Лорин Маазель, который тогда только возглавил Нью-йоркский филармонический оркестр. Он даже задал мне определенные условия игры: в пределах полутора часов, без антракта, на русском языке и на русский сюжет, потому что и его далекие истоки были из России, чтобы там обязательно были половцы, цыганка, церковные песнопения, колокольные звоны. Я ему тут же ответил, что есть замечательная повесть великого русского писателя Николая Лескова «Очарованный странник». Прежде, чем со мной подписать контракт, он прочел книгу по-английски и отверг, сказав, что «неправильный выбор темы, давайте поищем другое». Тогда я предложил ему Лескова в немецком переводе, он гораздо богаче, сочнее и ярче, выпуклее. Он прочел и согласился: «Хорошая идея. Давайте».

Если бы он мне сказал, что там должны быть тевтонские рыцари, одержимые религиозными идеями протестанты, или что-то еще, я все равно стал бы искать сюжет в русской литературе, которая мне в миллиард раз ближе, чем любая другая, и одна из самых богатейших в мире. В ней еще бездна сокровищ для следующих поколений композиторов. Дай Бог им быть не ленивыми, помните, Пушкин сказал: «Мы ленивы и нелюбопытны».

Сюжет «Левши» вы выбрали для оперы на открытии новой сцены Мариинского театра и к шестидесятилетию Валерия Гергиева.

Родион Щедрин: «Левша» — одна из моих любимых книг. Я давно мечтал с той или иной стороны к этой великой книге подступиться. Однажды я чуть было не начал сочинять балет на этот сюжет для театра на Гартнер-плац в Мюнхене. Но потом что-то помешало. И поэтому, когда Гергиев предложил написать для Новой сцены Мариинского, я сказал об этом сюжете Лескову, и он поддержал.

«Боярыня» тоже из разряда мечтаний, только я всегда хотел подступиться к ней с другого конца. Протопоп Аввакум — в истории не только старообрядчества, но вообще всей русской культуры и русской церковной мысли, подвижничества, — фигура невероятная. Такая одержимость идеей самопожертвования! Это все у протопопа Аввакума блистательно выплеснуто на страницы Жития на родном русском языке. Но мне хотелось передать Житие через образ Боярыни Морозовой, для меня всегда женские персонажи в опере гораздо более привлекательны. А каких замечательных исполнительниц эта опера нашла в Мариинском театре: Катя Сергеева и Варя Соловьева, и не только они! Это редкая радость!

«Мертвые души» я считаю библией — библией русского человека, русского характера, русских метаний. Величайшая книга! Кстати, у того же Лескова в «Железной воле» в самом начале есть диалог, и один участник говорит, что русский народ победить нельзя, если у него есть такие негодяи, как Чичиков. Мысль что-то написать тоже была давно. И появилась радостная возможность реализовать эту мечту в Большом и позднее в Мариинском, тогда — Кировском театре с участием Юрия Темирканова. Он дирижировал, проделал гигантскую работу. Кстати, Валерий Гергиев был тогда его ассистентом. Вот как жизнь складывается.

Большая часть ваших балетов — «Анна Каренина», «Кармен-сюита», «Конек-горбунок», шесть опер из семи поставлены в Мариинском театре, последние две оперы — «Левша» и «Рождественская сказка» вы посвятили театру и маэстро Гергиеву.

Родион Щедрин: Мариинский театр стал моим родным домом, я безмерно горд и счастлив этим. Этот театр — это вся история российской музыкальной культуры. Многие великие сочинения великих композиторов, которые сегодня украшают оперные и балетные сцены мира, обрели свою жизнь именно на этой сцене. Для меня высочайшая честь к этому ряду примкнуть. И то, что такой гигантский художник, как Валерий Гергиев, относится с самым добрым вниманием ко всем моим партитурам, — это действительно гигантская награда для всякого композитора прошлого, настоящего и будущего.

Есть ли у вас еще что-то, что вам хотелось бы осуществить? Может быть вы приступили уже?

Родион Щедрин: К сожалению, жизнь человеческая конечна. Мечтай-мечтай, а придет время. Сейчас уже левый глаз плохо видит, поэтому очень трудно писать. Я пишу музыку по старинке, мне для этого нужен стол, партитурная бумага, тишина, а инструмент никакой не нужен. Идей и замыслов у меня и сейчас много. Боюсь, что так они и останутся фантазиями.

Чайковский говорил, что муза не любит посещать ленивых, и заставлял себя каждый день садиться писать. Вам приходится себя заставлять?

Родион Щедрин: Хотел бы заставлять, но жизнь моя почти всегда на перекладных. Организация себя и творчества всегда оставались в сфере желаемого. Регулярная каждодневная работа — было бы самое правильное. Но у каждого свой склад характера. Как говорила Майя, характер — это судьба. Мне всегда нужен письменный стол. А вот Шостакович говорил: «Были бы мысли, можно и в собачьей конуре писать». Он в поезде много работал. Главное, чтобы музыка звучала в голове, а метод фиксации у каждого может быть свой. Я знаю коллег композиторов, которые садятся за письменный стол и выводят: «Квартет № 19».

И дальше пишут этот квартет. У меня так плохо получается. Я могу написать подобный квартет, но это будет лишь техника, которая никому не нужна. Мне надо выходить, выдумать, выносить сочинение, чтобы уже начало складываться в основных чертах, а потом хорошо бы это было бы утро, когда тебя никто не трогает, и никуда не нужно идти, и телефоны не звонят, и стол не забит побочными проектами. Сесть и писать, тогда появляются идеи, но мне всегда очень важно до этого достаточно долго подумать, поработать внутри, с самим собой. Иногда поделиться с кем-то из близких людей, как с Майей Михайловной, тем или иным своим замыслом.

Вы прожили в любви и в тесном сотрудничестве и все время рядом с близким человеком.

Родион Щедрин: Я бесконечно рад тому, что моя жизнь — жизнь счастливого человека, у меня была великая жена, с которой у меня были исключительные, удивительные отношения. Мы понимали друг друга с полуслова. Главным образом благодаря ее характеру, ее терпимости. Мой характер более сложный, все-таки мужской характер.

Она была женщина до кончика волоса. Я был счастлив с ней безмерно, бесконечно. Мне с ней было всегда интересно. Каждая минута была наполнена. И конечно, на творчестве это не могло не сказаться. Мы друг друга обогащали и человечески, и, наверное, в профессии. Вот Эдвард Григ и его жена Нина, певица, у них были тоже добрые отношения, и сколько родилось замечательных романсов. Так сложилась жизнь.

В вашей музыке чувствуется, что она написана человеком, который счастлив и жизнь воспринимает как дар.

Родион Щедрин: Слава тебе, Господи, хотя в музыке есть и то, о чем стоит помнить — мы не вечны. Так или иначе, кто-то уходит раньше. Это жизнь. Как в «Боярыне Морозовой» говорится: «что есть человек, Яко не узрит смерти». Ну что делать. Это, конечно, бесконечно непоправимо больно.

Где вы по-настоящему дома — в Мюнхене, где вы живете большую часть года, или все-таки в России?

Родион Щедрин: Россия — моя Родина, мой дом. В Мюнхен меня привела жизнь, там издательство Sсhott, у меня с ними прекрасные отношения, в их каталоге — множество моих сочинений, на которые они имеют права по всему миру, но, подчеркиваю, что права на Россию остаются за мной.

Какие места вы больше всего любите? Где отдыхаете душой?

Родион Щедрин: Каждый раз, когда судьба меня приводит в какие-то закоулки России, я всегда нахожу там отзвук — богатство русской природы, российская провинция, которая мне очень близка. Мои истоки идут из маленького городка Алексин Тульской губернии, на Оке, где-то двести сорок километров от Москвы. К сожалению, сейчас провинция многое утратила, но что-то еще осталось, поэтому побывать там — для меня всегда в радость и всегда толчок куда-то в будущее. Не большие города, и даже не деревня, а именно русская провинция — это богатая старая культура. Очень важная, судя по русской литературе, где масса сюжетов, связанных с русской провинцией.

Сейчас, в связи с глобализацией, возможностями для профессиональных музыкантов работать в других странах, стираются особенности национальных школ, как вам видятся пути музыки сейчас? Знают ли композиторы свою национальную культуру?

Родион Щедрин: На этот вопрос не ответишь односложно и кратко. Я думаю, что очень многое диктует внутренняя потребность композитора. Тот голос, который он в себе слышит или не слышит. Мне приходится иногда давать мастер-классы. Помню ко мне приезжал молодой композитор из Вены, я послушал его сочинения: «я по вашей музыке так и не пойму — то ли вы австриец, то ли вы француз, то ли вы австралиец. Кто вы?» «Я — грек!».

Никаких рецептов нет и не может быть, но мне всегда казалось, что возможность услышать в музыке национальные истоки — это очень важно. Я вспоминаю, в постановке «Очарованного странника» на премьере в Нью-Йорке был интернациональный состав: финка Лилли Паасикиви. русский Женя Акимов, эстонец Айн Ангер. Я пригласил их в ресторан. И вдруг Лилли Паасикиве, она сейчас директор Финской оперы, запела финскую песню. Женя спел русские песни, и эстонец тоже.

Это было просто потрясающе! Вдруг оказалось, что какая-то внутренняя сила у всех в крови. Кто не хочет, пускай об этом забудет, есть же принципиальные космополиты, а те, кто чувствует в себе, боюсь высокопарно сказать, зов предков, пускай услышат его. Конечно, жаль, что масса музыки сегодня пишется технологически — компьютер, различные программы. Мне кажется, это неправильно.

Источник: rg.ru