Как-то в волшебном болгарском городе Несебре меня занесло на концерт классической музыки в развалинах древнего храма. Как-то в волшебном болгарском городе Несебре меня занесло на концерт классической музыки в развалинах древнего храма. Мне та-а-ак понравилось! А недавно меня позвали послушать голландского (а вообще-то бывшего русского) скрипача Валентина Жука в Городской дом музыки. И меня посетило дежавю.
Камерный зал без звукоусиливающей аппаратуры, лепнина, требующая реставрации, стулья, покрытые чехлами, и очень милый скрипач с оркестром «B-A-C-H» в весьма интимной зоне (не больше пары метров от зрительного зала) с публикой. До концерта мы пили чай с плюшками и разговаривали. Не знаю, как насчет Валентина Исааковича, а я млела. Боже мой, как он говорит…
— Валентин Исаакович, вы живете в Нидерландах, а концерты даете в России. Много раз бывали в Екатеринбурге?— Очень много раз был в Екатеринбурге, до этого в Свердловске. Был с симфоническим оркестром, сейчас уже шестой раз с оркестром «B-A-C-H».
— Свердловск от Екатеринбурга отличается?
— Екатеринбург — что-то типа Нью-Йорка по сравнению со Свердловском. Это Манхэттен.
— Как вы понимаете, что приезжаете в Екатеринбург? Есть ли какие-то отличительные черты у города, которые сразу же бросаются в глаза?
— Город очень современный, я бы сказал, что это бизнес-город. Но, к сожалению, много город я не вижу, потому что меня поселили в соседнем с Домом музыки доме, и мой маршрут в основном пролегает из дома сюда и обратно.
— Чего не хватает культуре Екатеринбурга?
— Вопрос затруднительный. Я вашу филармонию очень люблю — у вас замечательный зал, оркестр, консерватория, прекрасная музыкальная школа, где я даже как-то давал мастер-класс. И педагоги здесь отличные. На память сразу приходит, конечно, Вольф Львович Усминский, с которым я много знаком. Об остальном мне очень трудно судить: в театре я, в общем, не бывал. Могу вам признаться в одной вещи. Лет двадцать назад, до моего отъезда из Москвы, я был постоянным участником спектакля в Московском театре оперетты «Скрипач на крыше». Я был как раз этим скрипачом. Интересно, что все основные создатели спектакля были отсюда: и дирижер, и режиссер, и главный исполнитель Валера Барынин, блистательный актер. Так что я таким боком столкнулся со свердловской культурой.
— А есть ли разница между российской публикой и европейской?
— Вообще, Европа довольно большая и разнообразная, состоит из стран с различными традициями приема артистов. В Голландии замечательная посещаемость — знаменитый зал Концертгебау находится на первом месте в мире по посещаемости, он практически всегда полон. Публика бывает в бешеном восторге, все вскакивают, дирижер или оркестр выходит на бис один раз, два раза — и больше не бывает, публика уходит. Такая традиция: бешеный восторг, овации, но всего два раза. В Испании кричат, орут, очень долго не отпускают. В России тоже все по-разному, видимо, это зависит от исполнителя, от артиста — больше он ей нравится или меньше. Публика же не просто приходит поаплодировать и покричать — приходит оценить.
— Я слышала от одного музыканта, который тоже исполняет классическую музыку, что в Японию надо ехать с Чайковским… Где что слушают?
— Действительно, в Японии культ Чайковского: все телефоны звонят «Лебединым озером», без Чайковского российские оркестры туда даже не суются. В Западной Европе тоже достаточно много Чайковского. В Амстердаме, где я больше всего времени провожу, там культ Малера — потому что практически все симфонии Малера впервые исполнялись в этом городе и в этом зале. И там без Малера дирижер никак не может пробиться. Кстати, сейчас там главный дирижер, можно сказать, наш бывший соотечественник, Марис Янсонс, он учился в Ленинграде, и там его невероятно почитают.
— У вас есть любимый композитор, чьи произведения вы исполняете с наибольшим удовольствием?
— Тут нужно делить на исполнение и на восприятие со стороны слушателей. Что касается исполнения, тут уже избитая истина, что самым лучшим кажется то, что играешь последним. Вот сегодня мы играем Баха — Бах всегда самый лучший, но сегодня особенно. А вот неделю назад я исполнял Прокофьева в Нижнем Новгороде — для меня Прокофьев был самым лучшим. Но вообще, к своему возрасту я пришел к тому, что для меня номер один — это Шуберт. Я его стал больше узнавать и как-то больше чувствовать, вникать в эту музыку. Вообще, всего Шуберта узнать невозможно: за свой 31 год жизни он написал такое количество произведений, что посчитать их даже невозможно. Как сказал однажды композитор Бриттен, «я знаю, что Бетховен гений, но для меня ближе Шуберт». Для меня тоже.
— Вы, как скрипач, бережете руки?
— Стараюсь. Стараюсь кипяток не лить, на руки особенно. Я все делаю руками абсолютно, но вырабатывается какой-то автоматический инстинкт осторожности. Особенно чтобы не повредить левую руку.
— У вас замечательный лист ваших достижений. Что значит в вашем понимании успех, как вы его почувствовали?
— В Советском Союзе успех измерялся автоматически. Если человек пробивался на каких-то международных конкурсах, получал неплохую премию, то у него автоматически возникал такой успех чисто практический — у него появлялись концерты, гастроли. Но там уже успех где-то больше, где-то меньше. Вся система основывалась главным образом на этих международных конкурсах, а пробиться на них было очень сложно. Было какое-то невероятное количество отборов внутри страны, консерваторских, московских, всесоюзных и так далее. Если вы через все это проходили, вам уже фактически была обеспечена какая-то хорошая премия на международном уровне, потому что туда приезжали люди, кто хотел, за свой счет.
— Вас уже в шесть лет отдали в большую музыкальную школу. Что нужно сделать такого родителям, чтобы замотивировать ребенка на то, что они ему предлагают?
— В моем случае никакой мотивации не было, потому что у меня отец был скрипач, и, когда выяснилось, что у меня есть данные, в смысле слух, мне сразу дали скрипку. Я сначала подумал, что это новая игрушка, а оказалось, что это надолго, на всю жизнь. Выбора у меня не было. Поскольку я сразу попал в престижную музыкальную школу, обстановка там была очень напряженная, соревновательная. Там просто хотелось быть не хуже других. Заниматься, работать мне не хотелось, а хотелось сразу выступать. Но отец у меня был, мягко говоря, настойчивый. По моим наблюдениям, существует возраст, по крайней мере у мальчиков это 14 лет, когда они понимают, что если ты начал чем-то заниматься, то надо это делать как следует. Дело в том, что я в этом возрасте начал, мой старший сын, скрипач, в этом же возрасте начал, и младший сын, скрипач, в этом же возрасте начал. Из этого я делаю дедуктивный вывод о том, что, возможно, есть какая-то закономерность.
— Вне России вы живете уже больше двадцати лет. Вы ощущаете сейчас связь с Россией? Вас волнуют какие-то связанные со страной темы?
— Моя жена очень интересуется российской политикой, она ни одной новости не пропускает в Интернете. Благодаря ей я в курсе политических, экономических и культурных дел в России. К тому же я регулярно приезжаю сюда на гастроли. Четыре года я работал регулярно концертмейстером Московского государственного симфонического оркестра и каждый месяц примерно на неделю приезжал. Поэтому считал себя почти наполовину москвичом.
Меня, конечно, больше культурные темы волнуют: кто где выступает, какие отзывы, что музыканты говорят. Узкие, конечно, специфические темы, но мне это ближе, естественно.
— Расскажите про вашу Голландию.
— Я страну уже довольно хорошо знаю, она не такая уж и большая, это Соединенные Штаты узнать невозможно за 20 лет. Тем более что я побывал, наверное, во всех ее крупных и мелких городах — у нас там камерный оркестр, и я сам сольно выступал. Там во всех городишках, даже если нет концертного зала, обязательно есть какая-то небольшая славная церковь, где проводятся концерты.
Это страна очень удобная для жизни. Все близко, все на месте, все в порядке, все чисто. Они очень гордятся своими туалетами, самыми чистыми в мире. У них в туалете можно обедать или пить чай. Лучшие в мире автомобильные дороги — это я говорю официально, потому что проездил, наверное, по всем дорогам мира, — больше таких нет. Культурный уровень высокий, я имею в виду музыкальный. В каждом приличном городе есть консерватория и неплохой симфонический оркестр, как правило. Симфоническая музыка на очень высоком уровне. Там одна из лучших в мире школ духовых инструментов; как мне говорили дирижеры, которые объездили все и везде, в Англии и в Голландии лучшие духовые музыканты в Европе.
— Что вы больше всего любите в Голландии?
— Сыр и селедку, конечно. Пожалуй, какое-то доброжелательное отношение людей друг к другу. В Москве все как-то затаены друг против друга. Кто-то с кем-то не разговаривает, кто-то интригует, кто-то жалуется, какие-то бесконечные скандалы. Там я этого ни разу не замечал. Все приходят, улыбаются, шутят, работают и очень быстро уходят.
— А почему вы туда уехали?
— Я сбежал. Была целая цепь обстоятельств. Последней каплей стало то, что в Москве моего сына ограбили и избили в центре города. 1989 год. И как раз меня пригласили из одного голландского оркестра провести с ними несколько программ. Официально я это сделать не решился, решил неофициально. Но время было такое, что на это уже смотрели сквозь пальцы, санкций не последовало.
— Каким звуком звонит у вас телефон?
— Никаким, я им не пользуюсь. Как раз именно из-за звука, он меня очень нервирует.
http://kulturmultur.comКомментарии
Katerina
08 декабря 2010 в 11:38
Была на концерте Жука в Доме музыки, получила огромное удовольствие и от его исполнения, и от его дирижирования. После концерта довелось с ним чуть поговорить, а это еще большее удовольствие. Я давно в юности слышала его игру, и тут сразу такая ностальгия по целому поколению музыкантов… На мой взгляд, Валентин Жук принадлежит к, увы, уходящему или совсем уже ушедшему поколению музыкантов очень интеллигентных, скромных, необыкновенно мягких в общении, людей абсолютно не склонных к саморекламе. А его руки…ну руки классических музыкантов — это совершенно отдельная тема)))