Кому в Самаре нужен клавесин?

В столице Самарской губернии тайно выступили великолепные французские «барочники»

Оперный театр неумолимо вырывается на самые передовые позиции самарского «кластера» академической музыки. Здесь не только делают крепкие спектакли, растят, холят и лелеют своих солистов и оркестр. Здесь недавно открылся единственный в Самаре достойный зал для камерной музыки. И это не просто фойе или какой неприличный темный закуток, как в филармонии — это полноценный зал с высоченными потолками, отдельным гардеробом, туалетом, собственной лепниной, хрустальными люстрами, театральным светом и даже балконом. Сюда не стыдно позвать гостей. И принести сюда из филармонии стоящий там без дела и рассыхающийся от небрежного хранения изумительной красы клавесин тоже не стыдно.

И вот на днях, в разгар рабочей недели, во вторник, в этом очень красивом зале выступил французский ансамбль старинной музыки «Амариллис». Удачное название. Нимфа, по утверждению древних поэтов (в частности, Вергилия сотоварищи) превращенная за надменность в цветок — образ, прекрасно сочетающийся с музыкой эпохи барокко. Времен такого расцвета всяческой красоты, какого, пожалуй, больше и не наступало на нашей земле.

Ансамбль привез иноземный культурный институт «Альянс Франсез». Но, к сожалению, самарский филиал Альянса был как-то не очень уверен в том, что в нашем городе старинная музыка публике нужна — и сопроводил событие очень скромными анонсами. Ни афиш в расклейке, ни радио- или телевизионных роликов, ни маломальской интернет-рекламы… Приоритет был отдан пригласительным билетам. В итоге зал оказался полупустым. А ведь мог быть забит под самые хрустальные люстры. Потому что в Самаре старинную музыку, да еще в таком блестящем исполнении, не слышали вот уже лет двадцать…

Очень хороший буклет оповещал немногочисленных слушателей о множестве заслуг и регалий исполнителей — четырех дам и одного юноши. Перечисление этих регалий как будто служило одной цели: убедить покупателя в качестве товара: вот посмотрите, сколько дипломов, фестивалей, дисков! Это вам не хурхы-мухры! И это было, конечно, не хухры-мухры. Это было искусство высочайшей пробы. В отличие от партикулярных отечественных артистов французы выглядели несерьезными в своих странных очках, нарядах и слегка лохматых прическах. Но стоило им после долгой настройки специфических инструментов выдать первые мотивы переклички голосов первой фуги — зал сразу притих особенной тишиной.

Франция очень ценит своих композиторов. И 250-летие со дня смерти Жана-Филиппа Рамо страна, чья площадь меньше площади Самарской области, отмечает так, как целая огромная Россия никогда не отмечает круглых юбилеев своих любимых композиторов. Французы привезли в Самару программу из произведений Рамо, которая звучала в Версале и бог весть где еще. Программа «сшита» замечательно. Начавшись с воздушного пятого концерта для клавесина, скрипки и виолы да гамба, через гимн жертвенной любви к той самой Амариллис в кантате «Верный пастух» (музыканты представили ее в полном составе, с тенором и барочным гобоем) и роскошный венок стилистических находок второго концерта — к полной скрытого трагизма и глубины страстей кантате «Орфей». Эта драматургия была идеальной.

Наибольший отклик вызывали у не очень подготовленных слушателей вторые части циклов, печальные, нежные и светлые. И если более активные по штриху, динамике и полифоническим «перекрещиваниям» части и эпизоды концертов и кантат порой навевали на публику некоторую отстраненность от процесса, то откровенно танцевальные менуэты и напевные лирические темы встречали понимание, а также непременное желание немедленно отблагодарить аплодисментами исполнителей, пусть даже и задолго до окончания произведения.

Хочется отметить, что хотя лидером-солистом программы был заявлен тенор Матиас Видаль, он ни разу не занял доминирующего положения, продемонстрировав чистое владение стилем Рамо, подразумевающим равноправие всех участников действия. Голос певца не поражает красотой: его тембр от природы тускловат, нижний регистр не так крепок, как этого порой хотелось. Но безупречный артистизм и великолепная «барочная» школа составляют прочную основу его безмерного сценического обаяния.

Когда отзвучала последняя нота, публика, слегка обалдевшая от непривычного вида музыкантов и того неповторимого флера изысков, к которым Самаре еще привыкать и привыкать, устроила артистам пусть не очень уверенную, но все-таки овацию. Это была благодарность. За теплый тембр настоящей семиструнной виолы Мариам Мюллер, за прозрачные кружева, сплетенные на самарском клавесине Виолен Кошар (вопреки утверждениям администрации филармонии о негодности инструмента для концертов, он звучал волшебно). За ансамблевое совершенство, за убедительное мастерство скрипачки Алис Пьеро и филигранную отделку своей партии флейтистки Элоизы Гайяр.

Организаторы не стали посвящать посетителей концерта в таинство перемещения специально изготовленного за большие народные деньги для филармонии клавесина — в оперный театр. И уж конечно, филармония как не устраивала, так и не станет устраивать концерты старинной музыки у себя. Аргументы филармонии хорошо известны самарским музыкантам, которые легко могли бы заполнить этот безобразный культурный вакуум: в большом зале инструмент не звучит, камерного зала в филармонии нет, играть некому, ходить на концерты некому, на рекламу денег нет, ляля, жужу…

Это филармоническое жужжание продолжается в Самаре уже много лет. А клавесин так и рассыхается. Никому-то он, бедный, у нас не нужен. «Амариллис», заберите наш клавесин во Францию! Пусть на нем звучит Рамо!

А мы будем в филармонии слушать Стаса Михайлова.

Сталина Хрусталева.
Фотографии Антона Сенько www.vninform.ru