Услышать Париж и… задуматься о главном

Автор: Светлана Ишина

Не так давно в рамках гастрольного турне по России в Самарской филармонии выступил французский струнный «Квартет-Дебюсси». Дав свой единственный концерт, музыканты с восторгом отозвались не только о радушной самарской публике, но и о симфоническом оркестре филармонии. В день выступления квартета наш оркестр под управлением заслуженного артиста России Георгия Клементьева репетировал программу «Под крышами Парижа», которая была представлена слушателям несколькими днями позже. Услышав, как исполняют французскую музыку самарские музыканты, гости не удержались от комплимента: вы чувствуете Францию не хуже нас, русские сами «немножко французы»!

Эти же слова подтвердила - щедрыми аплодисментами - и публика, пришедшая в последующие два дня на программу «Под крышами Парижа» в рамках студенческих абонементов «Шедевры романтической музыки». Об этих концертах и о том, почему всем нам так близка французская музыка, - наш сегодняшний разговор.

Как полярная звезда для путника…

Не знаю, как вы, - я просто обожаю ходить на студенческие абонементы. Адресованы они юношеской аудитории (готовятся как творческий заказ четырёх самарских вузов), и хотя по возрасту я не принадлежу этой аудитории, давно заметила, что на этих концертах в зале всегда не только молодёжь, но и большое число людей среднего и даже старшего возраста, что не случайно. Эти концерты необычайно интересны, насыщенны; приходя в филармонию, всегда ждёшь чего-то большего, нежели просто прослушивания нескольких произведений, заявленных в афише. Ждёшь слов лектора-музыковеда. Ждёшь слов …дирижёра. И сейчас, и раньше, когда была жива Инна Марковна Фельдман, я сталкивалась с мнением людей более чем сведущих в вопросах музыки - такого качественно высокого уровня, на каком проводятся детские и юношеские концерты у нас в Самаре, в других регионах, исключая две столицы, просто нет. И заслуга в этом, безусловно, не только дирекции филармонии, но и людей, создающих эти программы и непосредственно доносящих их до слушателя. В первую очередь - дирижёра.

Клементьев в этом смысле уникальный человек: у него два консерваторских образования - музыковедческое и симфоническое, сорокалетний опыт работы, ему есть что сказать нам не только музыкой, но и словами, и очень часто в начале или, наоборот, по завершении концерта он говорит со сцены несколько предложений - самых важных, самых необходимых публике. Постоянные слушатели филармонии знают эту его особенность и уже ждут от него каких-то слов. Они не идут вразрез со словами лектора-музыковеда, ведущего концерт, мало того - они их дополняют, потому как они всегда ёмкие, самые проникновенные и правильные, расставляющие все точки над i.

И потому, наверное, каждая встреча с музыкой, исполняемой оркестром под управлением Клементьева, становится для слушателей, в том числе и молодых, праздником души. И это не просто красивые слова.

Начав писать статью, я заглянула на сайт филармонии. В разделе «Форум», где люди обмениваются мнениями о концертах (под псевдонимами и под своими собственными именами), нашла отклик на программу «Под крышами Парижа». Поскольку интернет-общение - дело публичное, думаю, не нарушу этикет, если процитирую письмо слушателя в адрес Георгия Клементьева:

«Мне всегда нравилась классическая музыка, и очень хотелось хоть раз послушать её живое исполнение. Правда, осуществить задуманное удалось только к 22 годам, в сентябре этого года, на концерте «Его величество Оркестр» в рамках студенческого абонемента «Шедевры романтической музыки». Это было настолько прекрасно, что подступали слезы, и я чуть задерживала дыхание, боясь шелохнуться. Увидеть и услышать наш Академический симфонический оркестр должен, я уверена, каждый житель Самары! Увидеть, чтобы знать, какое количество музыкантов и талант каждого из них необходим для исполнения всего одной композиции. Услышать, чтобы почувствовать, как струны скрипки касаются струн твоей души… Прошло три месяца, и снова мне посчастливилось услышать классическую музыку в исполнении оркестра под вашим руководством. Это было великолепно! Раньше я не придавала особого значения роли дирижера. Больше привлекал оркестр, мощный и необъятный. Но теперь я согласна с выражением «Дирижер – душа оркестра». Дирижёр - это как полярная звезда, ведущая заблудившегося путника, то есть слушателя... Спасибо вам за это!»

… Не могу не согласиться с Катрин - так назвала себя девушка, написавшая это сообщение, - концерт действительно был прекрасным.Очень слаженно, собранно, на одном дыхании отыграли оркестранты всю программу. Исполняли Бизе, фрагменты из оперы «Кармен» и музыки к драме «Арлезианка», первую часть симфонии ре минор Сезара Франка, и Равеля - Вторую сюиту из балета «Дафнис и Хлоя». Кроме того, уже без оркестра, Людмила Камелина исполнила на органе замечательную пьесу Луи Вьерна – «Вестминстерские колокола».

Вся эта музыка, несмотря на то, что написана композиторами одной страны, настолько разная - и по своей сути, и по характеру, - что слушатель, следуя за ней, волей-неволей погружается в атмосферу разных эпох, вживается то в один характер, то в другой…

Когда звучал Бизе, было ощущение, что мы вместе с музыкой перенеслись на юг Франции: не просто слышали мелодии народных провансальских танцев, но и «видели глазами», как танцоры исполняют их, хотя на самом деле никаких танцоров на сцене не было, «танцевал» только дирижёр... Ведомые им оркестранты играли очень отточенно, «сконцентрированно», вдохновенно. (Как было не вспомнить оценку «Квартета-Дебюсси»!). А когда на сцене появилась солистка филармонии Людмила Жоголева - темноволосая, яркая, в алом платье, когда зазвучала знаменитая ария Кармен «У любви, как у птицы, крылья…», - стало казаться, что сама она… испанская цыганка! Я не удержалась - поделилась этим «открытием» со знакомыми студентами (мы вместе ходим на некоторые концерты), и, представьте, молодёжь со мной не согласилась! Посоветовали вспомнить Жоголеву, исполнявшую недавно, в одном из концертов клементьевского абонемента «Музыка и живопись», ариозо Воина из кантаты Чайковского «Москва». Там и музыка совсем другая, хотя тоже глубоко национальная, и певица была иной. Пришлось согласиться с ребятами: хороший артист всегда - воплощение эпохи, характера и даже национальности героя, в чьём образе находится.

Но что удивительно - эти же слова можно сказать не только в адрес одного человека, солистки, но и в адрес всего симфонического оркестра! Он сам по мановению палочки дирижёра на наших глазах преобразовался из «огненного танцора» в умудрённого жизнью «философа»: на смену темпераментности Бизе пришёл задумчивый, философски настроенный Сезар Франк.

***

Его ре-минорную симфонию, точнее, её первую часть, наполненную поисками смысла жизни, ответов на «вечные» вопросы, которые рано или поздно задаёт себе каждый человек - для чего я живу? что оставлю после себя? - музыканты сыграли очень проникновенно. Возникло ощущение, что оркестр, словно человек, говорит с тобой о чём-то очень важном…В это трудно поверить - что оркестр может «говорить», но это так. С самого первого вопроса, который задают виолончели и контрабасы, музыка ведёт нас к духовному просветлению - через бури, сомнения, восторги. Их мы слышим в музыке, которая то спокойна и безбрежна, то взволнованна, тревожна и накатывает на нас волнами, как в картинах Айвазовского…

Клементьев как бы подводит каждого из нас - и профессионала, и дилетанта - к тому, чтобы мы сами поняли, интуитивно почувствовали замысел композитора. Сами о том не догадываясь, мы задаёмся вопросом, который задаёт себе и Франк: жизнь трудна, но как, несмотря ни на что, прожить её достойно? Как сохранить в себе вечные ценности, а главное - любить её, любить людей, мир вокруг себя?

…Простому слушателю никогда не проникнуть в профессиональную тайну взаимоотношений оркестрантов и их руководителя. Ясно одно - музыканты чувствуют своего дирижёра, верят ему. И потому идут за Клементьевым, не страшась ничего. И дирижёр в эти мгновения сам - пластическое воплощение музыки, которую исполняет. Артист с большой буквы. Он ведёт за собой оркестр, словно полководец. А они в буквальном смысле не сводят с него глаз! И возникает ощущение, что на сцене - решающая битва, где он командир, и от того, насколько правильно его поймут, зависит исход войны!

Как же можно добиться такого исполнения? Как, будучи представителем другой страны, другой нации, уловить чувство стиля, передать в исполнении глубоко национальные черты? Для меня загадка и то, почему нам, русским, так близка французская музыка, французская культура.

Не в силах найти ответы на эти вопросы, я расхрабрилась и задала их - уже после концерта - дирижёру. Его ответы неожиданно вылились в целую беседу - о Франции, её музыке, гениальном Сезаре Франке. Размышления собеседника показались мне настолько неординарными, что я решила познакомить вас с ними. В конце концов, это всегда интересно - узнать, что думает о музыке человек, которого мы чаще всего видим обращённым спиной к публике.

«Есть музыка, которую нужно играть для того, чтобы разбудить людей, ограниченных бытом»

А началась наша беседа с невольно возникшего у меня вопроса:

- Как рождаются у дирижёра его словесные обращения к залу? У публики - понятно: прослушанная музыка вводит нас в восторженное состояние (оно и рождает аплодисменты), и иногда хочется услышать от исполнителя словесное подтверждение своим впечатлениям. Но как сам дирижёр чувствует - когда надо что-то сказать, а когда нет?

- Это происходит само собой. Я никогда не заготавливаю каких-то «речей», не знаю, что именно скажу, и буду ли говорить вообще. Когда эти слова рождаются, я ещё нахожусь под воздействием исполненной музыки, в некоем «потоке», в помощи Всевышнего. И, по большому счёту, они, эти слова, не мои: они продиктованы свыше, связаны с гением композитора, которого, когда он писал музыку, тоже вела высшая сила. Эта сила, с одной стороны, для всех одинакова, а с другой… Божественное в каждом человеке проявляется индивидуально. И потому гении так прекрасны и непохожи друг на друга…

- После концерта «Под крышами Парижа», когда отзвучали последние аккорды, вы сказали со сцены, что Франция - одна из двух стран, с которой мы, Россия, сначала были врагами, а потом стали друзьями, именно поэтому нам так близка её музыка…

- Да, я почувствовал, что зал ждёт ещё каких-то завершающих слов. Это действительно так - про Францию. Вторая такая страна - Германия. Наполеоновское нашествие (так же, как и гитлеровское) переплело наши народы. Трагедией, виной, искуплением, а в итоге - прощением. У Ивана Ильина, русского философа, есть замечательные слова, я не помню их дословно, но смысл такой: Россия (Родина, мать, сестра, возлюбленная) всегда страдала - от набегов, нашествий, всегда мучилась, проливала слёзы. Но проходило время, и захватчики начинали понимать, что они утонули - в огромном пространстве земли, в огромном объёме любви, которую излучает эта земля, её народ. И, несмотря на то, что они были захватчиками, они вдруг ощущали себя побеждёнными, а в итоге таковыми и становились…

- Одна моя преподавательница по Ленинградскому университету (вела у нас на журфаке иностранный язык) любила повторять, что жалеет, что мы победили Наполеона. России, по её мнению, не помешало бы побыть под его «игом» пару десятков лет - чтобы культурнее стать…

- Понимаете, какая штука, здесь дело не в том, кто кого победил. А в том, что объективно эти процессы идут так, что культуры воюющих стран взаимопроникают друг в друга. Победив французов, всё русское дворянство стало говорить по-французски - Пушкин, Достоевский, Толстой… Даже на бытовом уровне произошли изменения, например, в России стали печь французские булки. Есть ещё один нюанс: две наши культуры переплелись ещё и в крови, в корнях. Через Париж, этот величайший перекрёсток Европы, прошли такие изумительные художники, как Тургенев, Набоков, Бунин, уж не говоря обо всех русских музыкантах, начиная от Глинки. Прошли и прикоснулись к высочайшей культуре Франции - художественной, духовной, житейской.

- В чём же главная особенность этой культуры?

- Если размышлять о том, что она собой представляет - французская культура,- пожалуй, первое, что бросается в глаза (а применительно к музыке - в уши), - это невероятная красота, отточенность, отделка формы. Безупречность формыот мельчайших деталей до «здания» музыки, ее архитектуры, ландшафта в целом. Я об этом нигде не читал, это моё собственное ощущение, наверное, даже маленькое открытие: пройдя через века, форма (её изящество, изысканность) превратилась в нечто даже более главенствующее, чем само содержание. Именно совершенство деталей обеспечивает успех французской музыке, культуре в целом.

- Форма стала содержанием? Такое бывает?

- Да, это парадокс. Я думаю, что то содержание, которое художник вкладывает в своё произведение, может родиться только при условии высочайшего совершенства формы.

Оно, это совершенство, существует во Франции даже на бытовом уровне. Я не говорю о моде, Франция во все времена была её законодательницей. Посмотрите на французских старушек. Они гуляют по Монмартру, сидят в бесчисленных кафе. Как они выходят на улицу, в каком виде? Вы никогда не увидите неряшливую француженку - ни молодую, ни пожилую. Они всегда совершенны в своём облике, всегда причёсаны, с макияжем, в изысканных платьях. И такое ощущение, что чем старше они становятся, тем больше уделяют внимания своему туалету. Это - их национальная черта.

- Грубо говоря, французская музыка тоже очень внимательна к своему «облику», к своим «платьям» и «макияжу»?

- Можно сказать и так. Если верить Николаю Сергеевичу Жиляеву, выдающемуся русскому музыканту, музыкальному критику, профессору Московской консерватории (он был учеником Танеева, наставником выдающихся музыкантов, в том числе Шостаковича; мы мало о нём знаем, потому что, будучи другом и учителем маршала Тухачевского, он стал жертвой режима, попал в «расстрельные списки» и, разумеется, его имя было на долгие годы вычеркнуто из учебников музыковедения), так вот Жиляев пишет, что французская культура прошла очень интересный путь. Путь от изображения внешних явлений природы, птиц, животных (это «живописная» сторона французской музыки прослеживается у многих композиторов, таких как Дакен, Куперен, Сен-Санс) до отражения всех возможностей человеческого духа. И вот именно Сезар Франк в ХIХ веке вернул искусству Франции элемент религиозно-философской и эмоциональной содержательности, который порой заслонялся во французской музыке поисками внешней выразительности.

- Мы были на вашем концерте с дочерью, и когда я поделилась с ней мыслями - что хочу написать о нём, она, на моё удивление, сказала: пиши больше о Франке, его мало кто знает. А Бизе у всех на слуху. Спроси любого, что такое Бизе - даже не музыкант ответит: «Кармен». И не только скажет, но и напоёт…

- Совершенно правильно она рассуждает. Хотя Бизе - гениальный композитор.Величайший поэт, величайший мыслитель, гениальнейший музыкант. У него огоромный мелодический дар, невероятная красота гармоний и ритма, изобретательность. Изумительное сочетание французского и испанского, которые близки так же, как русское и украинское, потому что это родственные нации.

Я считаю его ярчайшим драматургом, одним из величайших гениев и трагиков мира. На мой взгляд, он стоит рядом с Шекспиром - если можно сопоставлять разные виды искусств. Всё, что он создавал до «Кармен», - это был путь к этой гениальной опере. Любопытный факт: Бизе написал партитуры таким образом, что регистр, в котором звучат голоса, в оркестре не задействован. Поэтому любая вокальная нота звучит абсолютно свободно. Это мог только Бизе. Он создал предельно совершенный способ записи музыки. Так же потом писал Равель, оставивший знаменитое обращение к дирижёрам: «Господа дирижёры, не интерпретируйте меня - сыграйте то, что написано в партитуре».

- В чём же его главная заслуга, что вы ставите его рядом с Шекспиром?

- Понимаете, он сделал возможным невозможное - смог отразить великое в малом. Причём это «малое» не просто мало по масштабу, оно ещё и приземлённо. Он охватил огромный объём жизни от «основных» инстинктов до высочайшей трагедии и поэзии. Сделать это по-настоящему впервые удалось только ему. Сен-Санс был позже, у него в опере «Самсон и Далила» тоже бушуют страсти, но там изображены именно герои в общепринятом смысле. А Бизе взял самый «низ», показал жизнь, любовь, страдания простых, ничем не выдающихся людей. И сделал это безумно высоко по духу!

- Именно поэтому «Кармен» так популярна? Музыканты французского «Квартета-Дебюсси» не без гордости сообщили: фрагменты из этой оперы в мире исполняют каждые четыре часа…

- Думаю, разгадка именно в этом. Помните рассказ Бунина «Лёгкое дыхание»? Начинается банальностью, а кончается вдохом просветления… Вот так же и в «Кармен».

Кстати, известен скандал, который разразился по поводу этой оперы между Ницше и Вагнером. Ницше, восхитившись «Кармен», сказал Вагнеру: «Твои оперы обречены на забвение, а эта - будет жить всегда. Потому что это то, что больше всего нужно человечеству». Вагнер вознегодовал: он не мог примириться с тем, что его, «великого» - автора титанических опер, реформатора театра - сравнили с каким-то неизвестным Бизе…Тем не менее история показала, что Ницше в известной мере был прав.

И его можно понять. Известно, что в личной жизни он был глубоко несчастным, закомплексованным человеком, и потому, когда увидел и услышал Кармен, которая олицетворяет собой полную свободу от предрассудков - живёт, как хочет, любит, кого хочет, не стеснена ничем, - он подумал: вот он, идеал!

Так что «Кармен» действительно бессмертна. И если нам с Людмилой Жоголевой удалось представить этот невероятно органичный, свободолюбивый, дерзкий характер, протестующий против условностей прогнившего общества, можно было бы считать свою миссию выполненной…

А что касается симфонии Франка… Она пронизана совсем иным смыслом, глубочайшими размышлениями о жизни. Причём эти размышления не дидактические, не назойливые, они не провозглашают что-то. Они написаны с таким горячим сердцем, с такой страстью и с таким высоким поклонением Богу и духу, что у слушателя просто не возникает никакого сомнения в том, что это - высшая истина.

- Тем более что Франк ещё и по нравственным качествам был исключительным человеком, считал, что самое главное, что должно делать искусство, - это заниматься духовным совершенствованием личности. Об этом говорила Ирина Цыганова…Разве мог такой человек писать другую музыку?

- Всё верно. Жиляев цитирует ученика Франка, который говорил: «Всё греховное не удавалось Франку». Недаром этого композитора называли французским Бахом. Потому что именно такое, глубинное, содержание музыки связывает человека с Отцом Небесным, со Вселенной. Благодаря этому живёт человечество, человеческая культура и искусство. Франк подводит нас к ответу на самый главный и трудный вопрос - в чём же смысл жизни человека? И даёт поразительно простой ответ: в том, чтобы просто жить…

Божественное содержание страстно льётся и звучит со страниц партитуры… Честно говоря, я безумно влюблён в эту симфонию.

- А это чувствуется! Вы говорите о ней, как о чём-то очень важном для вас…

- Так оно и есть. Я её играю всю жизнь. В первый раз исполнил её тридцать лет назад, с Дальневосточным симфоническим оркестром, в Хабаровске. Я тогда только начинал свою дирижёрскую стезю. И уже тогда я был восхищён её содержанием, понимал, что она значит для меня, для оркестра, для публики. Да и для мира вообще.

Понимаете, некоторые сочинения надо играть для того, чтобы люди, порой ограниченные бытом, задумывались о главном. Вот есть на телевидении замечательная передача «Песни о главном». Она постепенно исчезает, превращается по репертуару и стилю в развлекательное шоу. Так вот если перенести это название на классику, то тут свои «песни о главном», и одна из самых главных среди них - это симфония Франка. Она стоит в одном ряду с такими сочинениями, как пассионы Баха, как 40-я и 41-я симфонии Моцарта, как "Te Deum" и симфонии Брукнера, «Песнь о Земле» Малера, симфонии Брамса, конечно, 9-я симфония Бетховена… Если говорить о русской музыке, то это Чайковский, Шостакович. Вот в этом великом ряду духовной музыки планеты находится и симфония Франка. И каждый раз, прикасаясь к ней, желая ещё раз её исполнить, я испытываю душевный трепет, сомнения и чувство ответственности перед этим великим сочинением.

- Удивительно! А ведь кажется, у дирижёра не может быть сомнений!

- Да как же не может! Сомнения есть всегда - всё ли получится? удастся ли реализовать свой замысел? У каждого дирижёра по-разному идёт работа над произведением. Я, к примеру, всегда после исполнения делаю записи в своём личном дневнике - стараюсь отметить какие-то смысловые акценты, которые в каждом исполнении разные. Это мои личные пометки, мои индивидуальные чёрточки - те самые десять процентов, на которые дирижёр имеет право, чтобы интерпретировать произведение по-своему, индивидуально, я бы даже сказал - «индивидуально-заинтересованно», но при этом не исказить смысл того, что хотел сказать автор. Потому что можно просто «прочесть» музыку, равнодушно. А можно услышать в ней что-то кровнородственное, необходимое тебе сейчас, сию минуту. Для тебя это актуально.

Я помню, например, что раньше никогда не играл побочную партию в темпе «meno mosso», то есть более сдержанно, не так быстро. Почему? Потому что у автора в партитуре нет этой отметки. А вот прошла довольно большая жизнь в музыке, и я почувствовал, что могу сделать эти коррективы. На это меня сподвигла тончайшая лирика души Франка, да, в общем-то, и весь его романтический строй - когда дух, устремляясь вверх, превышает «букву», то есть человеческий закон, который ограничивает стремления художника и его возможности. Так вот мне показалось, что побочная партия должна начинаться неспешно, как-то издалека, из глубины сердца, и, постепенно разрастаясь, привести к апофеозу, к гимну. И тогда возникает убедительная картина духовного просветления.

Вся симфония - и первая часть, которую мы играли, и вторая, и финал - они как раз соответствуют идее, рождённой ещё у предшественников Франка, прежде всего у Бетховена: per aspera ad astra - через тернии к звёздам. То есть через мыслимые и немыслимые трудности к высокой цели, к Богу.

- Георгий Евгеньевич, мы с вами не упомянули ещё одно произведение, которое прозвучало «Под крышами Парижа» - Вторую сюиту «Дафнис и Хлоя» Мориса Равеля… А ведь это совершенно особенная музыка, для восприятия которой, как правильно подметила ведущая концерта, не требуется ни работа мысли, ни работа «сердца» - в неё просто погружаешься и растворяешься в ней, не чувствуя никакого напряжения - только умиротворение, покой, небо, запах предрассветного воздуха…

- Равель, на мой взгляд, - это просто вершина стиля французской музыки! Ярче Равеля нет ничего. Это уникальный мастер оркестра, уникальный мелодист, изысканный, утончённый аристократ. У него нет неудачных партитур, нет банальных историй, всё, что он делает - это уникально, красиво, фантастически впечатляюще!

Вторая сюита «Дафнис и Хлоя» исторгает из души человека всё нечистое, всё несовершенное. Равель - наполовину импрессионист, он гениально пользуется красками, они у него безумно красивые, но при этом у него такая выстроенная драматургия, такая напряжённость ритмической жизни, что производит катартическое очищение души. Равель доводит слушателя до такой степени восторга, при которой происходит это обновление - душевное и духовное. Радость жизни, жизнелюбие, величайший оптимизм, тончайшая грусть, элегия… Всё это - музыка Равеля, это чарующая атмосфера французской музыки…

- Вы так «вкусно» описываете французскую музыку, что я не могу не высказать своего предположения: так чувствовать культуру этой страны может только человек, в котором течёт французская кровь!

- Вы правы…

- ???

- Не знаю, стоит ли вообще заострять на этом внимание… Всякая кровь во мне течёт, как и в любом человеке. И французская тоже есть - одна восьмая часть. Но самое интересное, что я сам до недавнего времени не знал об этом, узнал от своих московских родственников (совсем недавно, потому что в советское время об этом не принято было говорить). Моя прабабка, Анна Мария Вероа, родилась в Париже, а прадед, её муж, Артур Фердинанд Хартман, - в Гамбурге. Не знаю, передалось ли мне что-то от них…

Это тайна - тайна рождения, тайна развития, тайна духа. Утверждать что-либо прямолинейно очень сложно. Я, конечно, обращён к европейской культуре и всю жизнь старался её впитывать как можно больше и объёмнее. Может быть, действительно есть какая-то родственная струнка, которая позволяет ощущать эту близость… Но по большому счёту, думаю, не так важно, какая у человека кровь. У Ломоносова вот не было французской крови, но он был гениален. И эта гениальность была дана ему Богом. Не это определяет успех в жизни. Гены - это только способность, толчок к развитию. Главное - внутренняя работа души. Если она есть, то тогда ты на верном пути…

- Георгий Евгеньевич, знаете, как я назвала бы наше с вами интервью? Перефразировав название известного фильма «Увидеть Париж и умереть», я бы написала: «Услышать Париж и не умереть!»

- А я бы назвал по-другому: «Услышать Париж и задуматься о главном…»

23 Декабря 2009 Вечерняя Самара №23