«Альтовый беспредел» приближается… Или беседы об альтистах и не только

Ровно год назад, в один июньский вечер, с фантастически чернильным небом, запрокинутым над затихающим городом, я вышла из Культурного центра ДОМ, а в голове моей клубились бессмертные строчки бунтаря-поэта: «Послушайте! Ведь, если звёзды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — кто-то хочет, чтобы они были?» Событие, после которого Маяковский маячил у меня в голове и явно не собирался оттуда испаряться, призывая зажигать звёзды, однозначно выбивалось из ряда привычных для любителя классической музыки, ибо в ДОМе случился альтернативный альтовый фестиваль, под смелым названием-утверждением VIOLA IS MY LIFE.

Ну, скажете вы, подумаешь, альтовый фестиваль… Разве мало у нас фестивалей проводится и альтистов выступает? Один Юрий Абрамович может заменить целую гвардию. Но, друзья мои, дело в том, что фестиваль этот не только собрал в одном пространстве немалое количество великолепных альтистов, он ещё и встряхнул сознанием так, что после этого «альтового беспредела», как метко обозначила сие действие коллега-журналист, отношение к альту и его возможностям у каждого, кто там побывал, резко изменилось. И разве могло быть иначе, если альтовый фестиваль организовал музыкант, беззаветно влюбленный в этот инструмент, ставший для него источником и вдохновения, и музыкального «хулиганства», альтист Сергей Полтавский?

Альтт- альтернативная музыка — альтер-эго. У всех этих слов один корень, но, если вдуматься, корреляция — налицо. Альт — «иной» инструмент, глубоко-личностный, со своим собственным бездонным звуком, словно пробивающимся к нам из толщи веков. И совершенно несправедливо, что альт в версии соло звучит на наших концертных площадках довольно редко. К счастью, эту несправедливость старается устранить Сергей Полтавский: обладая редкостным даром объединять абсолютно разных людей, с диаметрально противоположными взглядами, вкусами и пристрастиями, Сергей смог создать альтернативное, но при этом невероятно привлекательное пространство для творческих экспериментов.

Первый фестиваль, состоявшийся год назад, это убедительно подтвердил. Музыка, звучавшая тогда, ошеломила своей дерзостью, свежестью и нетривиальностью, заставила задуматься о вещах, в общем-то, страшных и брутальных (война и смерть в антивоенном манифесте Била Альвза «Mass Destruction», падение планера в «Under the Radar» Стивена Сноудена, трагические ноты 29 сонета Шекспира в квартете-перформансе «Fortune» Фредерика Ржевского, бесконечная космическая «Lauda con sordino» англичанина Гэвина Брайерса и многое-многое — альтернативное — другое), и главное, пробудила «вкус» к live-электронике и живому звуку. К тому же Сергей, автор идеи и организатор фестиваля, привлёк к участию в нём поистине «звёздную» плеяду музыкантов.

И вот — снова июнь, снова небо над Москвой поражает нереальной цветовой гаммой, а Сергей Полтавский собирает свою дерзкую команду на «альтовый беспредел». Только в этот раз фестиваль уже не уместился в один концерт — столько всего хотелось сыграть, что Сергей и его коллеги, среди которых и те, кто участвовал в фестивале в прошлом году, и «новички» (впрочем, в музыкантском мире совсем не «новички», а очень даже «звёзды») постарались «исправить это недоразумение, и теперь многие произведения не помещаются в программу уже двух концертов».

Как бы то ни было, 14 июня ДОМ снова принимает гостей альтового фестиваля, а 18 июня эстафету подхватит не менее культовая площадка — Культурный центр ЗИЛ. И, если в ДОМе концерт пройдет под девизом «Viola is my real-life», а публику погрузят в привычные акустические аспекты альтовой жизни, то на втором концерте в ЗИЛе нам обещают смелый звуковой эксперимент под названием «Viola is my electro-live». Загадочная живая электроника в сочетании с новейшими технологиями будет представлена в произведениях современных авторов, причем более половины из них прозвучит впервые. А некоторые композиторы даже специально для фестиваля создавали свои произведения…

Об этом и многом другом рассказал сам Сергей на нашей встрече перед фестивалем. К нашему разговору присоединились и его коллеги — участники первого и нынешнего фестивалей — альтистка Дарья Филиппенко и контрабасист Григорий Кротенко. Так, между шутками, взрывами смеха и неизбежными анекдотами об альтистах мы и выясняли подробности предстоящего события, а начали с темы, весьма актуальной для многих музыкантов — акустики недавно открывшегося после реставрационных работ Рахманиновского зала консерватории.

-Сергей, как Вам Рахманиновский зал? Опробовали?

Сергей: -Да, я там уже играл. Это был концерт вместе с Rusquartet, в котором выступают Ксения Гамарис (1-я скрипка) и Ксения Жулева (альт). Кстати, они обе участвуют в нашем фестивале и на втором концерте исполнят дуэт Полины Назайкинской для скрипки и альта. Знакомьтесь — это Даша (к нам присоединилась Дарья Филиппенко — прим.авт.). Несмотря на то, что весь наш фестиваль абсолютно некоммерческий, Даша — наш финансовый директор. Но она не только финансовый директор. Она ещё и наша муза.

— У вас вообще полно муз прекрасных. Все девушки красавицы.

Дарья: — У нас кастинг (смеётся).

Сергей: — Вот Юрий Абрамович говорит, что раньше, когда он начинал учиться, если девушка играла на альте, была высока вероятность, что она не очень хороша собой… Сегодня же и уровень игры на альте растёт, и девушки-альтистки становятся красивее.

— Ну, значит, Юрий Абрамович отслеживает не только уровень исполнителей.

Сергей: — Юрий Абрамович вообще очень внимательно следит за тем, что происходит в альтовом сообществе.

— Вернёмся к Рахманиновскому. Честно, каковы Ваши ощущения как музыканта от акустики в отреставрированном зале?

Сергей: — У меня — двойственные. На мой взгляд, акустика изменилась. И раньше Рахманиновский зал отличался длинной реверберацией, ведь это изначально был зал для Синодального училища, для певчих, и многие музыканты предпочитали выступать в Малом зале. Но наша альтовая кафедра больше играла именно в Рахманиновском, поэтому для меня это родной зал, который я очень хорошо знаю и люблю. То, что сейчас другая акустика, мне кажется, связано также и с тем, что убрали ковровые дорожки. На мой взгляд, отзвук стал ещё более длинным, но, надеюсь, если вернуть дорожки, то акустика вернется к предыдущей.

Григорий: Знаете, кто положил эти дорожки?

— Кто?

Григорий: — Бывший главный бухгалтер Московской консерватории. Она пришла в зал и говорит — некрасиво. Нужен ковёр. Все забывают, что Малый зал — органный, а зал Синодального училища — хоровой. Поэтому там должно гудеть, как в церкви: в Малом, как в костёле, а в Рахманиновском — как в православном соборе. Сейчас из зала звучит хорошо, а на сцене кажется, что слишком гулко.

Сергей: — На сцене играть было тяжело.

— Недавно я там была на концерте Лаврика с Кацнельсоном, представьте, они даже Сонату Франка исполняли. Лаврик сам сделал переложение для трубы. Звучало очень интересно.

Сергей: — А я тоже сонату Франка играл, на альте.

— Ну, на альте-то каждый эту вещь сыграет…

Дарья: — Вот все так думают!

Сергей: — Есть даже анекдот такой, что на альте — как на велосипеде: один раз научился и всю жизнь катаешься.

Григорий: — У нас в училище был такой парень, Савелий, который прокатился на контрабасе. Он играл на скрипке, но вдруг разбил её об стену. Скрипка его раздражала. И Лара перевела его на контрабас. Кто такая Лара, знаете? Это Артынова Лариса Леонидовна, директор училища. Её имя вырезали ножом на подоконниках и партах — ЛАРА. Вместо буквы «а» был значок анархии. Когда моя бабушка училась в училище (в 60-е годы), Лариса Леонидовна уже была директором и уже была старухой.

Сергей: — Несмотря на знак анархии, при Ларисе Леонидовне царила диктатура.

Григорий: — Так вот, Савелий, наш товарищ, очень быстро после скрипки научился пользоваться контрабасом. Он был эмоциональный, талантливый человек, и буквально через год уже играл виртуозные вещи, много занимался, но в какой-то момент его что-то очень разозлило. Не получался какой-то пассаж. Он раскрутил со злостью контрабас и вдруг уронил. Затем сел на него со своим другом и скатился с лестницы вниз. Потом они собрали его в мешок и отнесли к мастеру, к Супруну, который ремонтировал этот контрабас четыре года. И таки сделал его! А история заканчивается не смешно: в какой-то момент Лара выгнала Савелия, уже в пятнадцатый раз, из училища. У неё была такая практика: чтобы привести человека в чувство, она его отчисляла, а потом принимала обратно «в порядке исключения». Но, поскольку у Савелия психика была очень подвижная, он поверил, что в этот раз его выгнали окончательно. Он поехал в Сергиев Посад к родителям (а в Москве он в общаге жил), пошёл к отцу в гараж, включил на магнитофоне свою любимую песню и повесился. Это было невыносимо ужасно. Я помню, мы огромной делегацией ездили в Сергиев Посад на похороны. Эта трагедия до сих пор жива в сердцах мерзляковцев, которые учились тогда вместе с нами.

— Давайте поговорим про нашу реальную жизнь и вернёмся к вашему фестивалю.

Сергей: — На самом деле альт — это…

Григорий: — …это, как и контрабас — ублюдок скрипичного семейства.

Сергей: — Я бы сказал по-другому. Используя классику, это «униженные и оскорбленные».

Григорий: — У нас с Серёжей возникает альянс, я бы сказал, в духе «Народной воли». Мы покидаем городские квартиры, и отправляемся в деревню — в клуб «Дом», чтобы проповедовать «новые идеи».

Сергей: — В этот раз мы с Григорием исполним трио австралийского композитора Роберта Давидсона, с элементами импровизации, совместно с Евгением Субботиным. Евгений — концертмейстер Национального Филармонического оркестра, он скрипач, но для него альт дорог чрезвычайно.

 — Это будет в первый день фестиваля?

Сергей: -Нет, на второй. Фестиваль проводится в два дня: открытие и закрытие.

Григорий: — В прошлый раз фестиваль вообще уместился в один день. То есть фестиваль организован в технике минимализма.

Дарья: — Обычно между открытием и закрытием что-то ещё происходит. Вот и у нас будет постепенно расти напряжение.

Сергей: — В прошлом году у нас в одном концерте были представлены и акустика, и электроника. В этом году в ДОМе — только акустика, никакой подзвучки, никаких фонограмм. А во второй день в ЗИЛе будет звучать много произведений с live-электроникой.

-Какая программа ожидается в первый день?

Сергей: — Начинаем с премьеры. К сожалению, эта компания не является нашим спонсором, но название произведения придётся сказать (смеётся). Это «16 сникерсов» Фредерика Ржевского, крохотные пьесы, состоящие из 2, 3, максимум — 15 нот каждая. Видимо, столько альтист может запомнить. И это ультраминимализм, даже, скорее, «нано-произведение» из нано частиц. Кроме того, из необычных произведений у нас будет «Living Room» Джона Кейджа. Вообще Кейдж — основополагающая фигура для музыки в XX веке. Он первый обратил внимание и призывал вслушиваться не в мелодию, не в ритмы, а в сами звуки. Его знаменитое произведение 4′33″ — это попытка услышать тишину, которой нет. Он ходил в специальную камеру, в которой отсутствуют любые звуки, но даже в ней он не смог услышать тишину, потому что он слышал биение своего сердца.

Григорий: — Я думаю, что однажды это ему удалось. Потому что Джон Кейдж умер.

— Сергей, а помните тот прошлогодний концерт с Вадимом Холоденко, в ЗИЛе, когда Вадим начал с »Dream для фортепиано соло» Кейджа (а программу тогда переставили, Кейдж сначала значился предпоследним), и звуки шагов сотрудников ЗИЛа, стук каблуков, детские крики, хлопанье дверей — всё это вплелось в музыку настолько органично, как будто так и надо. Здорово тогда получилось.

Сергей: — Да, так и есть. И «Living room», по сути дела, это тоже вслушивание в пространство, в те звуки, которые окружают нас в повседневной жизни. Кроме Кейджа, будет специальный ансамбль для восьми альтов, его для нас пишет Джордж Стивенсон. О нем подробнее расскажет Дарья.

Дарья: — Это молодой шотландский композитор, ему 28 лет, он стажируется сейчас в Московской консерватории. Джордж получил диплом в Лондоне в 2011 году как джазовый пианист и через какое-то время решил попробовать себя на композиторском поприще. И вот я, на правах, как Серёжа сказал, «финансового директора», и при полном отсутствии какой-либо финансовой поддержки, предложила ему написать что-нибудь для нас. Замечу, что наш альтовый фестиваль вызывает бурную реакцию и желание участвовать в нём со стороны всех, кому мы что-либо предлагаем. Джордж согласился даже не с полуслова. Его эта идея очень увлекла не в последнюю очередь, наверно, потому, что далеко не каждому композитору удаётся написать что-либо для восьми альтов.

Сергей: — Между прочим, в прошлом году мы исполняли вещь даже не для 8 альтов, а для 12. Григорий организовывал концерт в Светлановском зале Дома музыки, для которого разыскал пьесу Бретта Дина «Testament» для 12 альтов.

Григорий: — Мы придумывали бетховенскую программу для нашего Персимфанса, оркестра без дирижёра, и, как только я узнал о существовании этого сочинения, без сомнения заказал ноты и поставил его в афишу. Пьеса Дина была написана по мотивам знаменитого Гейлигенштадтского завещания Бетховена, в котором он прощается со своими братьями, готовясь покончить с жизнью из-за потери слуха. Альты играют не наканифоленными смычками, вместо звука извлекая сип. Иногда из этого кошмара всплывают темы-цитаты из квартетов Бетховена. Настоящий психологический триллер.

Дарья: — Наша пьеса для 8 альтов, надеюсь, вызовет только положительные чувства. У неё красивое название — «Оттепель», — и посвящена она приятным воспоминаниям, может быть, предчувствиям. Но не о смерти, Гриша, точно. Или ты хочешь найти и там что-то подобное?

Сергей: — Как душа альтиста улетает в рай…

— Сергей, помните «Виола-Зомби» год назад? Как эффектно вы тогда открыли фестиваль с Ириной Соповой?

Сергей: — Да, это была «Viola Zombie» Майкла Доэрти. Честно говоря, подобное состояние время от времени бывает у любого музыканта.

Григорий: — Да-да, мы все становимся зомби, когда попадаем в какой-нибудь симфонический оркестр. Я помню свое состояние, когда входил в репетиционный зал, который мы с моим товарищем по оркестровому пульту называли «коптильней» (это бывший кинотеатр в Черемушках, переоборудованный под репетиционную базу). Так вот, мы приходили в коптильню, а там уже стоял густой симфонический чад, оркестр ведь не может тихо сидеть. Этот звук разыгрывающегося оркестра погружал меня в анабиоз. Мы ведь сдаём своё время и молчание внаём. Чтобы не воспринимать серьёзно то, что от тебя никак не зависит, нужно на время репетиции становиться живым трупом, зомби.

Дарья: — У меня есть друг, концертмейстер группы виолончелей очень хорошего московского симфонического оркестра. Он, к тому же, довольно известный неформальный музыкант, авангардный композитор. На репетиции он сидит с непрошибаемым лицом, кивает дирижёру, делает замечания группе, «вверх, вниз, здесь потише, здесь погромче», и однажды я не выдержала и спросила его, как ему удается без тени раздражения или возмущения выносить все тяготы оркестрового труда. И он ответил: «Знаешь, в один момент, лет двадцать назад, я представил, что я — механизм для производства звуков, и эта мысль помогает мне существовать. Я прихожу к 10 утра, и четыре часа я — механизм по извлечению звуков». Вот это называется состояние зомби.

Сергей: — Я бы хотел отметить, что в нашем фестивале ничего подобного не будет. У нас все — личности. Немного хотел бы добавить про программу. С одной стороны, как в прошлом году, у нас действительно много приколов, и «16 сникерсов», и Кейдж с «Living Room», и прочая весёлая музыка, но в то же время у нас есть совершенно другие произведения. Например, Дарья исполнит произведение Джона Тавенера «Out of the night». Также будет Гэвин Брайерс, его музыка к балетной «Новой работе Эдуарда Лока», в которой он соединил две барочные оперы — «Дидона и Эней» Перселла и «Орфей и Эвридика» Глюка. Израильский композитор Шей Коэн написал произведение «A Butterfly Flaps its Wings…» для достаточно необычного состава: скрипка, альт, виолончель, и вдруг появляется арабский инструмент уд (это безладовая лютня). На уде будет играть Басем Аль-Ашкар, уникальный персонаж: сириец, живёт у нас в России (у него русская жена), учился в консерватории на скрипке. Он ещё и композитор, пишет музыку, играет на уде и занимается live-электроникой. Это, кстати, российская премьера произведения. Премьер вообще будет достаточно много. Например, Александра Филоненко написала пьесу под названием «Obsession» для альта, виолончели и электроники, а американка Мисси Маццоли — произведение для сопрано, альта и звуковой дорожки.

— Кто из сопрано участвует?

Сергей: — Арина Зверева. Следующая премьера — дуэт для скрипки и альта Полины Назайкинской, исполняют Ксения Гамарис и Ксения Жулева, затем премьерные исполнения произведений Алексея Наджарова для альта и электроники и Кэвина Эрнста для флейты, арфы и альта. Получается, на самом деле второй концерт — сплошные премьеры…

— Григорий, почему Вы поддерживаете этот проект и Сергея?

Григорий: — Некоторые товарищи занимаются музыкой только для того, чтобы потешить своё эго. Стать знаменитым, прославиться, заработать деньги. Для них музыка — это такой костыль для поддержки самолюбия. Вот, выучу я Чаккону Баха, сыграю на конкурсе Чайковского и прославлюсь. А Серёжа занимается музыкой просто потому, что не может ею не заниматься. Он добрый человек и честно относится к музыке. И потом, я у него сыграю на альтовом фестивале, а он у меня — на контрабасовом.

Сергей: — А в Москве есть контрабасовый фестиваль?

Григорий: — Нет, фестиваля в Москве нет, но вот в Петербурге проводится конкурс Сергея Кусевицкого. И целых два контрабасовых фестиваля, отличающихся только названием. Один называется «Мир контрабаса», второй — «Планета «Контрабас».

Так вот, у меня всплыла одна мысль. Такое впечатление, что все хорошие контрабасисты, равно как и хорошие альтисты, изо всех сил пытаются перестать быть альтистами и контрабасистами. Они хотят стать музыкантами. И в совершенно исключительных случаях им это удаётся. Но обыкновенно обитатели планеты Контрабас живут в своём мире, как внутри яичка, защищённые скорлупой собственного невежества. У них своя контрабасовая музыка, свои вечные споры — французский смычок или немецкий, вся эта ерунда, которая наполняет жизнь любого контрабасиста.

Но если из этой скорлупы вылезти, то оказывается, что и для альта, и для контрабаса написано и создано столько клёвой, прикольной музыки, которую надо учить и учить, и которая не достигает ни исполнителей, ни слушателей, и, если провести такую разведку, то можно обнаружить и шедевры. Как, например, пьеса для 12 альтов Бретта Дина, или сочинение Галины Уствольской Composition № 2 «Dies Irae» для 8 контрабасов, фортепиано и деревянного ящика. Это гениальная вещь.

-Фестиваль как-то изменил вашу жизнь?

Дарья: — После первого альтового фестиваля лично я больше внимания стала уделять поиску нового репертуара, хотя, собственно, я этим занималась всегда. Когда у меня появились друзья в Посольстве Бразилии, я спросила, думая о следующем фестивале, нет ли у них чего-нибудь интересного для альта. И теперь у меня в компьютере набралось уже папок пять новой альтовой латиноамериканской музыки. На фестивале, к сожалению, её не получится использовать, но интересного материала очень много. Эта музыка не так оптимистична, как бразильский карнавал, там много электроники, разные интересные исполнительские составы. Так что я открыла для себя массу нового репертуара с совершенно другого континента. И я уверена, что ничего из этого здесь не исполнялось. Будем работать.

Сергей: — Моя жизнь изменилась, потому что после фестиваля где-то приблизительно две недели я пытался восстановиться (особенно после всех организаторских усилий, направленных на его проведение). Я тоже продолжаю искать новые интересные произведения, необычные составы, которые выходят за рамки академического мэйнстрима. Кроме основного стиля существует и много других, в которых тоже происходит жизнь, попытки, как сказал Григорий, не только выйти за пределы цельнометаллической оболочки, но и другим людям показать, что альтовая музыка — замечательная. Поиск новых вещей, новых сочетаний стал способом моего существования. Кстати, Гриш, а какие произведения для альта и контрабаса твои любимые?

Григорий: — Я думаю, круче всего будет, если мы с тобой начнем просто импровизировать. Женя Субботин — это гениальный музыкант. У него в любой ситуации включается рубильник, и от него, как от электростанции, идёт поток музыкальной энергии и звуковых идей. У него так быстро работают эти колеса, что только успевай гнаться.

У нас такой европео-центризм в голове сидит: вот, наша классическая музыка — это наивысшее достижение цивилизации. Она записана нотами, и она исполняется на строго определённых инструментах по этим нотам. Но в общем звучании планеты европейская классическая музыка — не одна. Есть японская классическая музыка, есть китайская. Иранская. Но почему-то у нас они считаются второстепенными. Хотя китайская классическая музыка гораздо древнее и мощнее европейской. В подавляющем большинстве случаев, чтобы играть музыку, ноты не нужны.

Сергей: — Да, конечно есть большая разница между музыкой записанной и незаписанной. Скорее, появление записанной музыки связано, в каком-то смысле, с диктатом композитора, который в XX веке достиг наивысшей формы.

Григорий: — Надо понимать, что, как ни старайся, но партитура — это очень приблизительная форма записи музыкальных мыслей.

-В чем вы тогда видите смысл того, чем занимаетесь, исполняя записанную музыку?

Григорий: — А смысла никакого нет.

Сергей: — Гриша — настоящий нигилист.

Григорий: — Музыка — это язык, с помощью которого мы общаемся друг с другом. Это способ передавать чувства.

Сергей: — Я бы сказал, что не только чувства. Но и информацию, эмоции.

Григорий: — Мы можем писать друг другу письма, а можем поиграть в квартете.

Сергей: — Мы говорим сейчас про внутренние связи, а интереснее, скорее, связи с публикой. То есть насколько это односторонняя коммуникация.

-А какой вы видите свою публику? Или предполагаете, что среди публики в основном будут друзья и коллеги-музыканты?

Сергей: — По-разному. С одной стороны, безусловно, это люди, как-то связанные с альтом. Но дело в том, что очень часто люди, которые были связаны с альтом, находят себя в других профессиях, совершенно необычных. Как сказал Вадим Холоденко в своем обращении к прошлому фестивалю, альтисты управляют оркестрами, консерваториями, вертят наш музыкальный мир. То есть, с одной стороны, это музыканты, для которых альт — действительно важная часть их жизни, и это одна часть публики. А другая часть, я думаю, это аудитория, которая привыкла именно к тем площадкам, на которых мы играем, то есть к Культурным центрам ДОМ и ЗИЛ. И это аудитория, которую тяжело вытащить в консерваторию, потому что для неё это слишком непривычная среда. Эта аудитория не привязана каким-то образом к альту, но ей интересны те эксперименты, которые мы делаем. Например, я недавно общался с куратором музыкальной части Мультимедиа Арт Музея, и, несмотря на то, что человек не является профессиональным музыкантом, меня поразил его гигантский кругозор, в том числе в области современной академической музыки. Даже я благодаря ему открыл для себя новые имена. И именно такую публику, которая не является музыкантами, но является чрезвычайно эрудированной, мы бы хотели видеть.

-Музыканты по-прежнему принимают участие в фестивале безвозмездно?

Дарья: — У нас, увы, нет спонсоров и финансовой поддержки.

Сергей: — Всё по любви и дружбе (улыбается). Но в этом году нам помогают больше, чем в прошлом. В первую очередь большая поддержка от Елены Харакидзян и Агентства Apriori Arts. Также помогают наши партнеры — Бурятская государственная филармония (из Улан-Удэ к нам приезжает альтист и дирижёр оркестра Владимир Ткаченко). Есть у нас и информационные спонсоры: «Музыкальный Клондайк», «Музыкальная жизнь», Радио «Орфей», Радио Культура, портал Бельканто. Также хочу сказать огромное спасибо ребятам из Kitchen Films, они нам сделали ролик.

— Тогда — до встречи на фестивале!

Послесловие. Прощаясь с ребятами, я снова вспомнила Маяковского. Только вместо «беззвёздную муку» у меня совершенно отчетливо звучало — «безальтовую муку». Ну, а пожелание, «чтоб обязательно была звезда!» — даже не сомневайтесь: звезда будет, и не одна. Ждать осталось недолго — 14 июня не за горами…

Беседовали Ирина Шымчак, Сергей Полтавский, Дарья Филиппенко и Григорий Кротенко

Фото автора

muzklondike.ru