muzkarta.ru | музкарта.рф «Музыкальная карта»: академическая музыка Поддержать проект
Выберите регион, страну
Читайте на эту же тему
06 декабря 2012
07 ноября 2012
Джонатан БРЭТТ: «Один неправильный жест, и весь концерт испорчен»
Добавлено 28 ноября 2012 muzkarta
Ноябрь, 2012
(«Филармония – online»)
И вот, за пультом симфонического оркестра на открытии абонемента «Русские вечера с Симфоническим оркестром» – британец Джонатан Брэтт,совершенно соответствующий тем представлениям о настоящем английском джентльмене, которое издавна сложилось у нас, русских. Один из ведущих дирижеров Великобритании среднего поколения, он учился в Королевском колледже музыки в Лондоне (классы тромбона, альта и фортепиано), в Guildhall School of Music and Drama и Лондонском университете; принимал участие в мастер-классах двух выдающихся российских дирижеров – Ильи Мусина и Юрия Симонова. В 1990 году дирижер возглавил основанный в том же году коллектив English Classical Players, который на сегодняшний день признается одним из лучших оркестров Великобритании.
С неподражаемым английским юмором Джонатан Брэтт рассказывает о классической музыке и «The Beatles», о России и Англии и многом другом.
– Маэстро, расскажите, пожалуйста, из какой Вы семьи? Каков был Ваш путь в музыку?
О, кажется, Вы хотите услышать длинную историю? (смеется) Моя бабушка была весьма неплохой пианисткой, не профессиональной, но неплохой… Она заставляла своих четырех детей заниматься музыкой. Два ее сына сопротивлялись, как могли. Музыкальные склонности моей мамы были подорваны властностью бабушки, но и мама играла на фортепиано довольно хорошо. Я с самого раннего детства помню, как в доме звучали пьесы Шопена, Бетховена, самые простые мелодии, которые может освоить музыкант-любитель… Словом, в нашей семье всегда была музыка. Когда мне исполнялось пять лет, мама начала учить меня игре на фортепиано – состоялся один урок, и у нас немедленно произошел большой конфликт! (смеется) Уроки пришлось прекратить!
Лет в шесть-семь я решил, что мне надо играть на тромбоне. Почему именно на нем – я не помню, и никто не мог объяснить, но это было мое осознанное решение. Я долго настаивал, и наконец, когда в восемь лет мне разрешили на нем играть. Позже я начал учиться играть на скрипке и на фортепиано. Быстро понял, что как скрипач я не очень хорош, что лучше играть на альте – на тот момент мне казалось, что альтистов вокруг не так много. В пятнадцать лет я понял, что могу играть в хороших струнных квартетах, в ансамбле с хорошими музыкантами и плохо себя при этом чувствовать. Несколько лет с этими ощущениями я играл камерную музыку.
Со своих четырнадцати лет я знал, что буду дирижером. Почему – опять же не объясню. Поступив в университет, я постепенно становился все более и более раздражительным – мне никто не предлагал дирижировать! Не с чего было начать. Наконец мой педагог по фортепиано как-то спросил: «В чем твои проблемы? Почему ты такой несчастный?» Я признался, что хочу дирижировать, но мне не дают. «Какой у тебя опыт?» «Никакого…» «Тогда ты не сможешь!» Но он, почему-то проникся сочувствием и сообщил, что планируется к исполнению Тройной концерт Бетховена, велел сходить к солистам и сказать, что я буду его дирижировать. Так я и сделал. До того я пару лет брал уроки дирижирования, но мне не доверяли и только после этого концерта мне стали что-то поручать.
– Столько лет Вы стоите за дирижерским пультом?
Я начинал с лет девятнадцати… Первый большой концерт в качестве дирижера состоялся, когда мне было двадцать. Примерно с 1987 занимаюсь дирижированием профессионально... То есть, уже двадцать пять лет.
– Вы стали первым дирижером Великобритании, который в декабре 2002 года был приглашен работать с Симфоническим оркестром Московской филармонии. Были ли у Вас какие-нибудь представления о нашей стране, до того, как приехали в Москву?
Никаких! (смеется) Ну, не совсем так: я никогда не дирижировал оркестром Московской филармонии, но слышал его на гастролях. Так что, «лицо» оркестра я знал, и сюрприза не было. Зато выезд на работу стал абсолютно новым опытом. Полностью новым для меня стала именно восточная идея существования филармонии как огромнейшей организации, весь подход к музыкальному делу… То, что ваши оркестры работают в огромных залах, там, где вечером будет концерт – это трудно представить на западе. Там в основном репетиции идут в небольших помещениях, а в концертный зал, где акустика совершенно другая, музыканты выходят перед концертом. Получается, что только на генеральной репетиции и начинается настоящая работа. Идиотизм!
– Как часто приезжаете с концертами в Россию?
Не то, чтобы часто: до прошлого года приезжал примерно раз в год. В этом сезоне бываю чаще, чем обычно: в сентябре выступал в Санкт-Петербурге, в октябре в Новосибирске, теперь – поездка в Брянск и к вам.
– Существуют ли черты русского менталитета, которые сразу бросаются в глаза, когда Вы выходите к русским оркестрам?
Главная черта, которая мне симпатична в русских музыкантах – они любят музыку. Это звучит так банально, так очевидно, но… Это очень важно для меня: чувство большой любви к музыке, не только ради денег, которые музыканты получают за работу.
Находясь в России, я чувствую: мы можем потратить время на то, чтобы действительно вместе исследовать музыку. У западных оркестров на это времени нет. И я не могу это объяснить… Сегодня, разговаривая с женой, я сказал, что люблю приезжать в такие города, как ваш, где можно себе позволить изысканное удовольствие – играть музыку «для себя». Ведь репетиция не должна сводиться только к техническим моментам, в процессе должна чувствоваться музыка. Конечно, техника сделает концерт лучше, но такой и должна быть настоящая репетиция, а не «альты, вы не вместе», «вторая труба, слишком громко», «второй тромбон, вы спите»… Настоящая репетиция – создавать музыку вместе, в первый день одним путем, во второй день – другим... Тогда мы получим глубокое понимание музыки. Это и есть то, что русские музыканты делают с удовольствием.
– Как любой активно гастролирующий музыкант, Вы повидали немало стран… В какой стране, кроме Великобритании, вы чувствуете себя как дома?
Забавно, что вы задали такой вопрос. Каждый день я получаю электронные письма от одного английского журналиста. Он просит меня подготовить материал на тему отношения к культуре. Когда-то я написал статью об одном английском оркестре, который ликвидировали. Это катастрофа. Дело не в том, что оркестр был не очень хорошим, им плохо управляли в течение многих лет. Но всегда катастрофа, когда что-то потеряно.
Потом написал о Парвеле. Это маленький городок с разбитыми улицами, со зданиями, которые уже не столь красивы, как раньше – но там есть филармония, есть оркестр, есть концерты, есть рояль «Steinway». А за филармонией – неухоженный сад... В этом я увидел контраст с Англией, где сады прекрасны, а в залах – ничего. И это не вопрос денег, это вопрос приоритетов общества.
Что мне нравится в России: ваши приоритеты, чувство культуры, люди разного возраста на концертах... В Англии на концертах людей моложе 70 лет можно просто пересчитать по пальцам. Действительно так! Это нездоровый признак. Одна из вещей, которые я думаю о музыке: она для всех поколений. Какие сейчас может быть совместные занятия у семьи? Еще пятьдесят лет назад снимались фильмы для всей семьи, сейчас же разделение: фильмы для подростков, фильмы для маленьких детей, которые скучны всем остальным, фильмы для взрослых… Нет ничего, что может объединять семью. А музыка может, она для всех!
Я не узнаю страну, в которой я вырос. Я все еще там живу, но не узнаю людей, не узнаю культуру – все чаще ощущаю себя в Англии иностранцем. Когда приезжаю в другие страны, а особенно в Россию, я там больше чувствую себя как дома. Это очень странная ситуация!
– В Петрозаводске есть немало поклонников программы Симфонического оркестра из музыки культовой английской группы «The Beatles». Если бы Вам предложили такой концерт, что бы Вы сказали оркестру? И вообще, согласились бы на такой концерт?
Это совершенно оригинальное предложение для меня! Но скажу так: оркестр – «слуга общества». Наша задача – сохранять и развивать культурное наследие и одновременно идти в ногу со временем. Основная проблема – в балансе. Если что-то открывает границы, это может быть только на пользу. В любом случае, у «The Beatles» хорошая музыка.
– Как же быть с джазом и танго в версиях для симфонического оркестра – столь признанными жанрами и при этом массовыми?
Моя позиция такова: все, что делается, должно быть сделано хорошо. Это касается любых концертов, это жизненно важный принцип моей работы.
Вот Вам пример: я до сих пор ни разу не дирижировал увертюрой «1812 год», потому что в Англии она всегда исполняется в так называемых «pops concerts» Для меня «поп-концерты» – это отвратительное слово. Музыка – это музыка, если она стоит того, чтобы ее играть, она точно стоит того, чтобы играть ее хорошо. Американцы практикуют деление на шедевры и «попсу». А «1812 год» – это не шедевр, это «поп»… Идиотизм! Это же серьезная музыка! Многое из того, что считается популярной музыкой, на самом деле серьезно. Музыка Иоганна Штрауса, должным образом исполненная, восхищает. Да, это развлекательная музыка, но она требует высочайшего уровня исполнения.
Мы должны достучаться до сердец слушателей. Не думаю, что стал играть в концертах музыку Вареза, но если она вызывает интерес общества, это должно быть сделано и, конечно, достойно. Мы должны предоставить все, предложить как можно более широкий спектр музыки. «The Beatles» – так «The Beatles». Что угодно. Являясь единственным оркестром в вашей Республике, вы должны играть и Вивальди, и Баха, и «The Beatles».
- Перед исполнением каких произведений Вы больше всего нервничаете?
Трудно ответить на этот вопрос. Один известный британский дирижёр Гусингс (хотя, за пределами Англии он, может, и неизвестен) на вопрос, какая симфония Бетховена у него самая любимая, ответил: «Та, которую я исполняю в данный момент». На сегодняшний день написано столько прекрасной музыки. Я думаю, что сочинения Баха, Моцарта, Гайдна, Шуберта самые сложные, потому что они – живые. Что налагает самую большую ответственность при исполнении. Чем ближе мы двигаемся к современности, тем музыка становится более жесткой: однако, даже допустив ошибку, в течение концерта Вы можете исправить общее впечатление. Но если при исполнении Моцарта дать неправильный ауфтакт, то весь концерт испорчен. Вот что заставляет меня нервничать. Вот почему я люблю обучать студентов на примере музыки Моцарта, Бетховена… Молодежь должна усвоить, что одно неверное, глупое движение может испортить работу сотни человек в течение двух часов.
– Каков Ваш идеальный концерт: программа, оркестр, солист?
Это тоже очень трудный вопрос. Существует так много красивой музыки… Если вы считаете себя профессионалом, то должны выкладываться всегда. Даже если вы играете то, что, возможно, нельзя назвать шедевром, в вашем исполнении оно должно быть гениально. Поэтому очень трудно выбрать из всего мирового наследия что-то одно. Наверное, в итоге я бы выбрал скрипичные концерты Брамса и Бетховена. Знаете, это не мог бы быть один концерт, потому что ведь еще есть «Кольцо нибелунга» Вагнера (смеется). Включайте в этот список и Брукнера, и русских композиторов, потому что я люблю русскую музыку.
– А все-таки, кто мог бы стать солистом в выбранном Вами скрипичном концерте?
Мне очень нравится Венгеров. Мы играли вместе Бетховена, и я бы очень хотел сыграть с ним Брамса. В прошлом году я был на его мастер-классе. Когда он начал показывать небольшие отрывки из Брамса, я сразу сказал про себя «Хочу сыграть это с ним! Хочу!»
– Вы могли бы назвать имена дирижеров, на которых Вы равняетесь? Кто Ваши кумиры?
Без сомнений, это Симонов, мой учитель. А до него… К сожалению, все они ушли из жизни. Вы знаете, до приезда сюда, я был в Москве с моим другом пианистом, который коллекционирует пластинки. Речь зашла об увертюре «1812 год». Он спросил, хочу ли я послушать оригинальную версию, с хором в начале. Пока мы завтракали, он поставил запись. Это было выступление Ференца Фричаи в Берлине. Версия, которую я услышал, радикально отличалась от моего представления об этой музыке. И мне это понравилось. Мне в принципе очень нравится, что одна и та же музыка в разных руках звучит по-разному, порой так, как бы мне и в голову не пришло исполнить.
Знаете, я никогда не симпатизировал дирижеру Клейтону. Но однажды в Польше мы с другом искали старые записи Вебера. В конце концов, нашли одну под управлением Клейтона. Даже на youtube через ужасные маленькие колонки ноутбука вы слышите сильную и красивую музыку, слышите оркестр, где каждый играет как сумасшедший, – и музыка просто «выпрыгивает» из компьютера. Сейчас же, несмотря на все технологии, в современных записях зачастую нет той энергетики.
Для меня до сих пор чудо, как от небольшого движения оркестр начинает звучать как один огромный инструмент. Это как со «Steinway»: на нем даже я могу звучать хорошо! Но все-таки это хитрости механики. А оркестр – нечто магическое. Большой оркестр, который играет красиво, на высоком уровне точности! Если начинать об этом задумываться, то это кажется невозможным. Я уверен, молодым дирижёрам это создает проблемы. Создавали и мне. Ты не веришь, что скромное движение руки может принести результат неимоверной величины, всем кажется, что нужно больше выкладываться, что все должно быть куда сложнее. Забавную вещь сказал Гусингс. Кто-то спросил его, каково управлять хорошим оркестром, и он ответил: «Дирижировать хорошим оркестром – это непозволительная роскошь». Мне очень нравятся эти слова.
- Вы знаете, что в России есть три музыкальные специальности, про которых ходит множество анекдотов? Это альтисты, тромбонисты и дирижеры…
Да, у меня-то все три специальности есть! (смеется). Но я никогда не слышал анекдотов о тромбонистах. Только об альтистах и дирижерах.
– У Вас есть любимая шутка о дирижерах?
Их так много… Знаете про небесный оркестр? Был один парень, который провел всю жизнь, очень усердно работая в оркестре. Он не был звездой, просто хорошей второй скрипкой. И вот умер и попал на небеса. Святой Петр говорит: «Ты годишься для того, чтобы сесть в небесный оркестр. Не все попадают туда, но ты играешь с такой заботой и любовью, что Его это устраивает». В небесном оркестре он опустился гораздо ниже вторых скрипок, но он не обиделся, потому что видел, что вместе с ним в оркестре играют Ойстрах, Иоахим и другие. Скрипач говорит своему партнеру: «Это, должно быть, самый фантастический оркестр! Что за люди! Что за невероятный звук! Но кто же дирижер?» «Это сам Бог». «Наверное, это уникальное чувство радости играть с ним!» «Ну, не совсем. Он думает, что он Караян». Отличная шутка, очень ее люблю!
Татьяна Талицкая, Лариса Сураева
(«Филармония – online»)
И вот, за пультом симфонического оркестра на открытии абонемента «Русские вечера с Симфоническим оркестром» – британец Джонатан Брэтт,совершенно соответствующий тем представлениям о настоящем английском джентльмене, которое издавна сложилось у нас, русских. Один из ведущих дирижеров Великобритании среднего поколения, он учился в Королевском колледже музыки в Лондоне (классы тромбона, альта и фортепиано), в Guildhall School of Music and Drama и Лондонском университете; принимал участие в мастер-классах двух выдающихся российских дирижеров – Ильи Мусина и Юрия Симонова. В 1990 году дирижер возглавил основанный в том же году коллектив English Classical Players, который на сегодняшний день признается одним из лучших оркестров Великобритании.
С неподражаемым английским юмором Джонатан Брэтт рассказывает о классической музыке и «The Beatles», о России и Англии и многом другом.
– Маэстро, расскажите, пожалуйста, из какой Вы семьи? Каков был Ваш путь в музыку?
О, кажется, Вы хотите услышать длинную историю? (смеется) Моя бабушка была весьма неплохой пианисткой, не профессиональной, но неплохой… Она заставляла своих четырех детей заниматься музыкой. Два ее сына сопротивлялись, как могли. Музыкальные склонности моей мамы были подорваны властностью бабушки, но и мама играла на фортепиано довольно хорошо. Я с самого раннего детства помню, как в доме звучали пьесы Шопена, Бетховена, самые простые мелодии, которые может освоить музыкант-любитель… Словом, в нашей семье всегда была музыка. Когда мне исполнялось пять лет, мама начала учить меня игре на фортепиано – состоялся один урок, и у нас немедленно произошел большой конфликт! (смеется) Уроки пришлось прекратить!
Лет в шесть-семь я решил, что мне надо играть на тромбоне. Почему именно на нем – я не помню, и никто не мог объяснить, но это было мое осознанное решение. Я долго настаивал, и наконец, когда в восемь лет мне разрешили на нем играть. Позже я начал учиться играть на скрипке и на фортепиано. Быстро понял, что как скрипач я не очень хорош, что лучше играть на альте – на тот момент мне казалось, что альтистов вокруг не так много. В пятнадцать лет я понял, что могу играть в хороших струнных квартетах, в ансамбле с хорошими музыкантами и плохо себя при этом чувствовать. Несколько лет с этими ощущениями я играл камерную музыку.
Со своих четырнадцати лет я знал, что буду дирижером. Почему – опять же не объясню. Поступив в университет, я постепенно становился все более и более раздражительным – мне никто не предлагал дирижировать! Не с чего было начать. Наконец мой педагог по фортепиано как-то спросил: «В чем твои проблемы? Почему ты такой несчастный?» Я признался, что хочу дирижировать, но мне не дают. «Какой у тебя опыт?» «Никакого…» «Тогда ты не сможешь!» Но он, почему-то проникся сочувствием и сообщил, что планируется к исполнению Тройной концерт Бетховена, велел сходить к солистам и сказать, что я буду его дирижировать. Так я и сделал. До того я пару лет брал уроки дирижирования, но мне не доверяли и только после этого концерта мне стали что-то поручать.
– Столько лет Вы стоите за дирижерским пультом?
Я начинал с лет девятнадцати… Первый большой концерт в качестве дирижера состоялся, когда мне было двадцать. Примерно с 1987 занимаюсь дирижированием профессионально... То есть, уже двадцать пять лет.
– Вы стали первым дирижером Великобритании, который в декабре 2002 года был приглашен работать с Симфоническим оркестром Московской филармонии. Были ли у Вас какие-нибудь представления о нашей стране, до того, как приехали в Москву?
Никаких! (смеется) Ну, не совсем так: я никогда не дирижировал оркестром Московской филармонии, но слышал его на гастролях. Так что, «лицо» оркестра я знал, и сюрприза не было. Зато выезд на работу стал абсолютно новым опытом. Полностью новым для меня стала именно восточная идея существования филармонии как огромнейшей организации, весь подход к музыкальному делу… То, что ваши оркестры работают в огромных залах, там, где вечером будет концерт – это трудно представить на западе. Там в основном репетиции идут в небольших помещениях, а в концертный зал, где акустика совершенно другая, музыканты выходят перед концертом. Получается, что только на генеральной репетиции и начинается настоящая работа. Идиотизм!
– Как часто приезжаете с концертами в Россию?
Не то, чтобы часто: до прошлого года приезжал примерно раз в год. В этом сезоне бываю чаще, чем обычно: в сентябре выступал в Санкт-Петербурге, в октябре в Новосибирске, теперь – поездка в Брянск и к вам.
– Существуют ли черты русского менталитета, которые сразу бросаются в глаза, когда Вы выходите к русским оркестрам?
Главная черта, которая мне симпатична в русских музыкантах – они любят музыку. Это звучит так банально, так очевидно, но… Это очень важно для меня: чувство большой любви к музыке, не только ради денег, которые музыканты получают за работу.
Находясь в России, я чувствую: мы можем потратить время на то, чтобы действительно вместе исследовать музыку. У западных оркестров на это времени нет. И я не могу это объяснить… Сегодня, разговаривая с женой, я сказал, что люблю приезжать в такие города, как ваш, где можно себе позволить изысканное удовольствие – играть музыку «для себя». Ведь репетиция не должна сводиться только к техническим моментам, в процессе должна чувствоваться музыка. Конечно, техника сделает концерт лучше, но такой и должна быть настоящая репетиция, а не «альты, вы не вместе», «вторая труба, слишком громко», «второй тромбон, вы спите»… Настоящая репетиция – создавать музыку вместе, в первый день одним путем, во второй день – другим... Тогда мы получим глубокое понимание музыки. Это и есть то, что русские музыканты делают с удовольствием.
– Как любой активно гастролирующий музыкант, Вы повидали немало стран… В какой стране, кроме Великобритании, вы чувствуете себя как дома?
Забавно, что вы задали такой вопрос. Каждый день я получаю электронные письма от одного английского журналиста. Он просит меня подготовить материал на тему отношения к культуре. Когда-то я написал статью об одном английском оркестре, который ликвидировали. Это катастрофа. Дело не в том, что оркестр был не очень хорошим, им плохо управляли в течение многих лет. Но всегда катастрофа, когда что-то потеряно.
Потом написал о Парвеле. Это маленький городок с разбитыми улицами, со зданиями, которые уже не столь красивы, как раньше – но там есть филармония, есть оркестр, есть концерты, есть рояль «Steinway». А за филармонией – неухоженный сад... В этом я увидел контраст с Англией, где сады прекрасны, а в залах – ничего. И это не вопрос денег, это вопрос приоритетов общества.
Что мне нравится в России: ваши приоритеты, чувство культуры, люди разного возраста на концертах... В Англии на концертах людей моложе 70 лет можно просто пересчитать по пальцам. Действительно так! Это нездоровый признак. Одна из вещей, которые я думаю о музыке: она для всех поколений. Какие сейчас может быть совместные занятия у семьи? Еще пятьдесят лет назад снимались фильмы для всей семьи, сейчас же разделение: фильмы для подростков, фильмы для маленьких детей, которые скучны всем остальным, фильмы для взрослых… Нет ничего, что может объединять семью. А музыка может, она для всех!
Я не узнаю страну, в которой я вырос. Я все еще там живу, но не узнаю людей, не узнаю культуру – все чаще ощущаю себя в Англии иностранцем. Когда приезжаю в другие страны, а особенно в Россию, я там больше чувствую себя как дома. Это очень странная ситуация!
– В Петрозаводске есть немало поклонников программы Симфонического оркестра из музыки культовой английской группы «The Beatles». Если бы Вам предложили такой концерт, что бы Вы сказали оркестру? И вообще, согласились бы на такой концерт?
Это совершенно оригинальное предложение для меня! Но скажу так: оркестр – «слуга общества». Наша задача – сохранять и развивать культурное наследие и одновременно идти в ногу со временем. Основная проблема – в балансе. Если что-то открывает границы, это может быть только на пользу. В любом случае, у «The Beatles» хорошая музыка.
– Как же быть с джазом и танго в версиях для симфонического оркестра – столь признанными жанрами и при этом массовыми?
Моя позиция такова: все, что делается, должно быть сделано хорошо. Это касается любых концертов, это жизненно важный принцип моей работы.
Вот Вам пример: я до сих пор ни разу не дирижировал увертюрой «1812 год», потому что в Англии она всегда исполняется в так называемых «pops concerts» Для меня «поп-концерты» – это отвратительное слово. Музыка – это музыка, если она стоит того, чтобы ее играть, она точно стоит того, чтобы играть ее хорошо. Американцы практикуют деление на шедевры и «попсу». А «1812 год» – это не шедевр, это «поп»… Идиотизм! Это же серьезная музыка! Многое из того, что считается популярной музыкой, на самом деле серьезно. Музыка Иоганна Штрауса, должным образом исполненная, восхищает. Да, это развлекательная музыка, но она требует высочайшего уровня исполнения.
Мы должны достучаться до сердец слушателей. Не думаю, что стал играть в концертах музыку Вареза, но если она вызывает интерес общества, это должно быть сделано и, конечно, достойно. Мы должны предоставить все, предложить как можно более широкий спектр музыки. «The Beatles» – так «The Beatles». Что угодно. Являясь единственным оркестром в вашей Республике, вы должны играть и Вивальди, и Баха, и «The Beatles».
- Перед исполнением каких произведений Вы больше всего нервничаете?
Трудно ответить на этот вопрос. Один известный британский дирижёр Гусингс (хотя, за пределами Англии он, может, и неизвестен) на вопрос, какая симфония Бетховена у него самая любимая, ответил: «Та, которую я исполняю в данный момент». На сегодняшний день написано столько прекрасной музыки. Я думаю, что сочинения Баха, Моцарта, Гайдна, Шуберта самые сложные, потому что они – живые. Что налагает самую большую ответственность при исполнении. Чем ближе мы двигаемся к современности, тем музыка становится более жесткой: однако, даже допустив ошибку, в течение концерта Вы можете исправить общее впечатление. Но если при исполнении Моцарта дать неправильный ауфтакт, то весь концерт испорчен. Вот что заставляет меня нервничать. Вот почему я люблю обучать студентов на примере музыки Моцарта, Бетховена… Молодежь должна усвоить, что одно неверное, глупое движение может испортить работу сотни человек в течение двух часов.
– Каков Ваш идеальный концерт: программа, оркестр, солист?
Это тоже очень трудный вопрос. Существует так много красивой музыки… Если вы считаете себя профессионалом, то должны выкладываться всегда. Даже если вы играете то, что, возможно, нельзя назвать шедевром, в вашем исполнении оно должно быть гениально. Поэтому очень трудно выбрать из всего мирового наследия что-то одно. Наверное, в итоге я бы выбрал скрипичные концерты Брамса и Бетховена. Знаете, это не мог бы быть один концерт, потому что ведь еще есть «Кольцо нибелунга» Вагнера (смеется). Включайте в этот список и Брукнера, и русских композиторов, потому что я люблю русскую музыку.
– А все-таки, кто мог бы стать солистом в выбранном Вами скрипичном концерте?
Мне очень нравится Венгеров. Мы играли вместе Бетховена, и я бы очень хотел сыграть с ним Брамса. В прошлом году я был на его мастер-классе. Когда он начал показывать небольшие отрывки из Брамса, я сразу сказал про себя «Хочу сыграть это с ним! Хочу!»
– Вы могли бы назвать имена дирижеров, на которых Вы равняетесь? Кто Ваши кумиры?
Без сомнений, это Симонов, мой учитель. А до него… К сожалению, все они ушли из жизни. Вы знаете, до приезда сюда, я был в Москве с моим другом пианистом, который коллекционирует пластинки. Речь зашла об увертюре «1812 год». Он спросил, хочу ли я послушать оригинальную версию, с хором в начале. Пока мы завтракали, он поставил запись. Это было выступление Ференца Фричаи в Берлине. Версия, которую я услышал, радикально отличалась от моего представления об этой музыке. И мне это понравилось. Мне в принципе очень нравится, что одна и та же музыка в разных руках звучит по-разному, порой так, как бы мне и в голову не пришло исполнить.
Знаете, я никогда не симпатизировал дирижеру Клейтону. Но однажды в Польше мы с другом искали старые записи Вебера. В конце концов, нашли одну под управлением Клейтона. Даже на youtube через ужасные маленькие колонки ноутбука вы слышите сильную и красивую музыку, слышите оркестр, где каждый играет как сумасшедший, – и музыка просто «выпрыгивает» из компьютера. Сейчас же, несмотря на все технологии, в современных записях зачастую нет той энергетики.
Для меня до сих пор чудо, как от небольшого движения оркестр начинает звучать как один огромный инструмент. Это как со «Steinway»: на нем даже я могу звучать хорошо! Но все-таки это хитрости механики. А оркестр – нечто магическое. Большой оркестр, который играет красиво, на высоком уровне точности! Если начинать об этом задумываться, то это кажется невозможным. Я уверен, молодым дирижёрам это создает проблемы. Создавали и мне. Ты не веришь, что скромное движение руки может принести результат неимоверной величины, всем кажется, что нужно больше выкладываться, что все должно быть куда сложнее. Забавную вещь сказал Гусингс. Кто-то спросил его, каково управлять хорошим оркестром, и он ответил: «Дирижировать хорошим оркестром – это непозволительная роскошь». Мне очень нравятся эти слова.
- Вы знаете, что в России есть три музыкальные специальности, про которых ходит множество анекдотов? Это альтисты, тромбонисты и дирижеры…
Да, у меня-то все три специальности есть! (смеется). Но я никогда не слышал анекдотов о тромбонистах. Только об альтистах и дирижерах.
– У Вас есть любимая шутка о дирижерах?
Их так много… Знаете про небесный оркестр? Был один парень, который провел всю жизнь, очень усердно работая в оркестре. Он не был звездой, просто хорошей второй скрипкой. И вот умер и попал на небеса. Святой Петр говорит: «Ты годишься для того, чтобы сесть в небесный оркестр. Не все попадают туда, но ты играешь с такой заботой и любовью, что Его это устраивает». В небесном оркестре он опустился гораздо ниже вторых скрипок, но он не обиделся, потому что видел, что вместе с ним в оркестре играют Ойстрах, Иоахим и другие. Скрипач говорит своему партнеру: «Это, должно быть, самый фантастический оркестр! Что за люди! Что за невероятный звук! Но кто же дирижер?» «Это сам Бог». «Наверное, это уникальное чувство радости играть с ним!» «Ну, не совсем. Он думает, что он Караян». Отличная шутка, очень ее люблю!
Татьяна Талицкая, Лариса Сураева
ВКонтакте Facebook Twitter Мой Мир Google+ LiveJournal