Фестиваль уже в четвертый раз состоялся благодаря краудфандингу. C каждым годом билеты на него — еще до объявления программ — раскупаются все раньше, с каждым годом у него все больше друзей и поклонников. Удивительным образом почти все они до сих пор умещаются в Рахманиновском зале Московской консерватории, где прошли три концерта из четырех.

Финальный — по заявкам самих музыкантов — привлекает особое внимание публики: обычно именно здесь возможны невероятные сочетания, казалось бы, несочетаемых произведений, какие не встретишь больше нигде. И именно концерт по заявкам, прошедший в Малом зале, удивил вполне конвенциональной позднеромантической программой, охватывающей компактный период 1884—1906: Сюита № 2 Рахманинова, Фортепианный квартет Рихарда Штрауса, Камерная симфония № 1 Шёнберга и Кларнетовый квинтет Брамса. Впрочем, и это типичный для «Возвращения» фокус — лишить пестроты наиболее пестрый по изначальному замыслу вечер, ведь каждый концерт, кроме финального, по традиции посвящается той или иной теме.

В этот раз темы формулировались так: Opportunism, «Несвобода», Mort. Отдельные девизы программ «Возвращения» и раньше звучали невесело, но теперь — как на подбор. Под шапкой Opportunism собрались сочинения, в которых композиторы по тем или иным причинам обращались к сильным мира сего, зачастую при весьма трагических обстоятельствах; «Несвобода» объединила музыку, созданную в заключении либо написанную в прямой связи с тюремной темой; Mort говорит сама за себя. И хотя слушатели и критики отметили подчеркнутую пессимистичность тем, каждая из них интересна в первую очередь как повод сопоставить самую разную по духу музыку.

Так, например, программу «Несвобода» венчало сочинение «Аттика» Фредерика Ржевски, посвященное восстанию в американской тюрьме, при подавлении которого погибло более сорока человек. Кто бы догадался об этом, не прочитав аннотацию и слушая музыку на одном-единственном мажорном аккорде, с гарантированно радующими публику электрогитарами в составе? Бах писал «Бранденбургские концерты» в надежде получить место придворного капельмейстера: кто бы мог подумать, что второй, возможно, самый солнечный среди них, окажется в центре программы Opportunism, в одном ряду с музыкой, написанной при Сталине или при Гитлере? Или что бодрая, без пяти минут джазовая пьеса Facing Death («Перед лицом смерти») Луи Андриссена в версии для четырех саксофонов (только контрабаса с ударными для полного веселья не хватало) окажется предпоследним номером программы, посвященной теме смерти?

Догадаться об этом мог бы не кто иной, как постоянный посетитель «Возвращения». Он знает, что основатели и лидеры фестиваля Роман Минц и Дмитрий Булгаков виртуозно владеют искусством составления изысканных, нескучных, интригующих и притом осмысленных программ; что прозвучавшие сочинения никогда, за одним исключением в истории форума, не повторяются. Он знает, что «Возвращение» при любой погоде собирает музыкантов, чьи имена гарантируют высочайшее качество. Это пианисты Вадим Холоденко и Александр Кобрин, скрипачи Алена Баева и Борис Бровцын, альтисты Андрей Усов и Сергей Полтавский, флейтистки Мария Алиханова и Мария Федотова, гитарист Дмитрий Илларионов и многие другие.

Увы, иные музыканты, без которых «Возвращение» трудно представить, на этот раз отсутствовали: Кристина Блаумане, Максим Рысанов, Екатерина Апекишева, Борис Андрианов. Зато среди дебютантов многие заявили о себе весьма ярко, а среди постоянных участников были те, кто сказал немало нового и о себе, и о музыке, которую играл. Один из них — Вадим Холоденко: в 2013 году, за полгода до победы на Конкурсе Вана Клиберна в Техасе, он выступил на фестивале впервые и в течение пяти лет стал не только всемирно известным исполнителем, но и одним из главных лиц «Возвращения».

Чего стоил первый концерт предыдущего форума с темой «Муки любви», где Вадим, почти не выходя из-за рояля, сыграл вальс «Амурские волны», затем два «Сонета Петрарки» Листа и — уже в ансамбле — «Крейцерову сонату» Яначека: каждый номер лучше другого! Теперь Холоденко присутствовал на «Возвращении» от начала до конца, даря публике незабываемые интерпретации Сен-Санса, Листа, Рахманинова. Но до того ему довелось вновь открывать фестиваль: «Поэма о Сталине» Хачатуряна, представленная в дуэте с Яковом Кацнельсоном, стала настоящим потрясением.

Руководители фестиваля строги в выборе репертуара: на «Возвращении» не исполняются переложения, не считая авторских или авторизованных. «Поэма о Сталине», написанная для смешанного хора и оркестра, прозвучала в четырехручной версии Владимира Крюкова. В интернете легко найти полную запись оригинала, как, впрочем, и исполненный на фортепиано самим Хачатуряном — к сожалению, без пения — финал «Поэмы». Сознавал ли композитор, авторизуя переложение Крюкова, насколько изменился характер музыки? Возможно, эффект этот родился только благодаря интерпретации Холоденко и Кацнельсона — но сила его оказалась невероятна.

В полной версии «Поэма» — колоритная, мастеровитая, не перегруженная ура-патриотизмом музыка, однако явно уступающая в яркости и лучшим страницам сочинений Хачатуряна, и посвященным Сталину полотнам Шостаковича и Прокофьева. Холоденко и Кацнельсон же представили «Поэму» как довольно жуткую музыку словно вне времени и пространства. И не то чтобы исполнители стремились воплотить жуть 1938 года, когда «Поэма» написана, — нет, то была жуть вечная, вселенская. Оставалось место и для лирики: в основу «Поэмы» Хачатурян положил написанную годом раньше «Песнь ашуга», ставшую финалом нового сочинения. Ее тема сочно окрашена восточным колоритом, однако без хора и оркестра, в фортепианном звучании, она отчетливо напомнила до-минорный экспромт Шуберта.

Исполнение было в буквальном смысле сногсшибательным, а как первый номер фестиваля — вдвойне. Прямой рифмой к нему стал сыгранный Холоденко «Чардаш смерти» Листа из программы Mort: восемь минут такой душераздирающей чертовщины, что рояль, казалось, был готов взорваться. Впрочем, между этими двумя шедеврами инфернальности у Холоденко был чудесный «Триптих» Сен-Санса в дуэте с Аленой Баевой, а концерт по заявкам Вадим открыл Сюитой № 2 для двух фортепиано Рахманинова в ансамбле с Александром Кобриным. Идеал чистого музицирования, где исполнители без видимых усилий показали, что им подвластно буквально все, в том числе в иных случаях — стать на уровень автора.

Кобрин — еще одна ключевая персона «Возвращения»; программу Mort украсили два сочинения с его участием. В «Четырех строгих напевах» Брамса партнером Кобрина стал Антон Зараев, солист Театра Станиславского и Немировича-Данченко. Брамса на «Возвращении» всегда играли много, в том числе Кобрин. Насколько он был в свое время хорош в Фортепианном квинтете, в одном из квартетов, настолько же органичен оказался и в дуэте с певцом. Романтическая lied звучит на «Возвращении» не так часто, тем удивительнее было то мастерство, с которым Зараев провел этот труднейший цикл — так, что им с Кобриным впору готовить лидерабенд.

Один из дебютантов фестиваля — альтист Александр Митинский, артист оркестра «Виртуозы Москвы». С Александром Кобриным и Дмитрием Булгаковым он исполнил «Две рапсодии» Чарлза Мартина Лефлера. С первых же нот стало ясно, что у «возвращенцев» появился еще один прекрасный альтист — таким же открытием когда-то стал Сергей Полтавский. Двадцатиминутное позднеромантическое сочинение полузабытого композитора навело на мысль еще об одном смысле названия фестиваля. «Возвращение имен» — так называется ежегодная акция у Соловецкого камня, где читают имена погибших при Сталине. Возвращением имен занимается и фестиваль: где еще напомнят о таких мастерах, как умерший в Терезиенштадте Рудольф Карел или отсидевший десять лет по ложному доносу Матвей Павлов-Азанчеев? Их сочинения исполнялись в программе «Несвобода», и пусть это композиторы второго ряда, но без них был бы хуже виден и первый.

Между вторым и третьим концертами кто-то из коллег, «пробуя на вкус» названия тем, произнес: «Смерть лучше несвободы». Это оказалось верно, по крайней мере в переносном смысле. Mort стала сильнейшей из программ. Помимо названных номеров звучали «Траурная» симфония Локателли, миниатюра «Смерть-красавица» для скрипки и фортепиано нашего современника Вильфрида Хиллера, а открыл вечер мадригал Джезуальдо «Умираю от страданий», исполненный ансамблем Questa Musica под управлением Филиппа Чижевского. Он же завершил концерт гайдновским каноном «Смерть — это долгий сон», начав на сцене и затем прошагав к выходу — точно коллективный гамельнский крысолов. Еще одной удачей программы стала «Смерть смерти» Хиндемита: три песни для голоса и струнных с солисткой Дарьей Телятниковой — рифма к «Трем песням» Ульмана для схожего состава, звучавшим двумя днями раньше.

Верный еще одной традиции фестиваль продолжает расширять жанровые рамки: в нем впервые участвовал ансамбль средневековой музыки Labyrinthus под управлением Данила Рябчикова, добавивший немало ярких красок программе Opportunism. Накануне открытия Романа Минца спрашивали, не исчерпан ли подходящий «Возвращению» репертуар, не видно ли дно. «Да какое дно, — ответил маэстро, — если мы до сих пор не играли струнных квартетов (за редчайшим исключением)». Действительно, стоит представить себе океан струнных квартетов и подумать о том, какие темы их могли бы объединить, становится ясно, что исчерпанность «Возвращению» долго не грозит. И если вы вдруг еще не слышали о нем, напомню, что это давно уже не фестиваль молодых музыкантов, съехавшихся домой на каникулы, но выступления звезд международного класса, которым дорога возможность сыграть вместе в Москве в начале января.

На снимке: В. Холоденко и Я. Кацнельсон

Фото Ирины Шымчак

Овчинников Илья
31.01.2018

gazetaigraem.ru/a3201801

ВКонтакте Facebook Twitter Мой Мир Google+ LiveJournal