Скрипач Павел Милюков: «Стараюсь не наступать на руки Шнитке»

В рамках празднования 10-летнего юбилея Санкт-Петербургского Дома музыки, который отмечался 3 февраля, в обеих российских столицах прошли концерты с участием музыкантов, чья творческая судьба много лет связана с этим учреждением. Один из них — скрипач Павел Милюков, лауреат многочисленных российских и международных конкурсов, известный сегодня в России и за ее пределами.

Мы побеседовали с Павлом о жизни и творчестве после концерта в Нижегородской филармонии, который состоялся 16 января в рамках абонемента «Санкт-Петербургский Дом музыки представляет».

— Расскажите, пожалуйста, о тяжелой судьбе мальчика-вундеркинда, который был лишен детства, играл всю жизнь гаммы, а потом вдруг стал лауреатом конкурса Чайковского. У вас было потерянное детство?

— Я думаю, что в моем случае это не так. Я жил в Перми, начал рано заниматься в музыкальной школе у гениального педагога Татьяны Аркадьевны Шевцовой, которая творит чудо с маленькими детьми. Мы до сих пор с ней общаемся, и я стараюсь звонить ей, когда приезжаю в Пермь. Это, по сути, была моя вторая мать, потому что я провел с ней 11 лет, начиная с четырех с половиной, пока не уехал в Москву — учиться в училище при консерватории. С ней было пройдено столько материала, что я до сих пор этим пользуюсь.

— Как у вас начались победы на конкурсах: эта энергия долго вызревала и в итоге дала высокие результаты или все происходило регулярно ежегодно?

— Конечно, у меня был какой-то определенный уровень по приезде в Москву, и я практически ежегодно участвовал в различных конкурсах. Я закончил училище, потом консерваторию с аспирантурой, но самое важное событие произошло у меня в 26 лет, когда я поехал в Австрию заниматься у Бориса Кушнира. В результате я полностью поменял себя как человек и как скрипач — это была непростая, очень скрупулезная и глубокая работа. Но так получилось, что я это сделал поздно, если сравнивать с другими студентами и музыкантами. К тому же я довольно много времени в Вене провел один, ни с кем не общаясь, кроме профессора, и это уникальный опыт.

— Почему вы поехали именно к Кушниру, ведь в Вене живет много других педагогов?

— Мне показалось, и сейчас я тоже так думаю, что он лучший в мире. Я видел его учеников, его работу и понимал, что мне это очень необходимо. Другое дело, что это было очень трудно для него — взять нового ученика, потому что к нему очередь годами. Но мне удалось убедить его своей игрой и настырностью, то есть желанием учиться, а не числиться. И у него, и у меня было много разных скептических мыслей, но я доказал, что все возможно.

— Сыграла ли в этом какую-то роль атмосфера Вены?

— Трудно сказать. Это, конечно, красивый город с великой музыкальной историей.

— Может быть, вы ходили по городу, заезжали на могилку Моцарта, впечатлялись…

— Ну, могилки-то его нет нигде, только обелиск стоит на центральном венском кладбище, вокруг которого могилы Бетховена, Шуберта, Брамса, семейства Штраусов…

— А вы всегда себя видели как музыканта-солиста? Или, может быть, в квартете, камерном оркестре?

— Я себя даже пианистом видел, но на это времени не хватало. А лет в семь, когда уже пошел в обычную школу, стал понимать, что я ничего, кроме игры на скрипке, и не умею. Разве что математика немного получше шла — эта склонность досталась мне от мамы и бабушки.

— Вы что, в школе плохо учились?

— Оценки были нормальные, но учился я плохо. Мне нужно было много заниматься на скрипке, ездить в музыкальную школу в другой конец города, а на это уходило много времени.

— Ежедневно в мире проходят три разных музыкальных конкурса, но конкурс Чайковского сохраняет свой статус, несмотря ни на какие изменения в мировой музыке. Долго ли вы к нему прицеливались? Как проходили туры?

— Действительно, конкурс Чайковского — один из главных в мире. Это большая история, список великих имен, многие желают попасть в его хроники, и я не исключение. Не думаю, что кому-то интересно узнать подробности моего пути: как я занимаюсь по многу часов, забывая о еде, о воде и т. д. Вообще на конкурсе много чего происходит, но ты стараешься абстрагироваться от этого. И если это получается, то в интервью тебе нечего сказать. Ты думаешь только о деле.

— А если бы вы не стали лауреатом конкурса, было бы сильно обидно?

— Знаете, я когда-то слетел пять раз с первых туров подряд на международных конкурсах. На кого обижаться — на того, кто судит, или на игрока, то есть на себя? Если сравнивать это со спортом, чего я обычно не делаю, то можно задать вопрос: обидно ли было проиграть в полуфинале в хоккей? Спортсмен знает, что ему было бы обидно не забить гол или пропустить в свои ворота. Но насколько трудно играть музыку, настолько же трудно и говорить о музыке.

— То есть в обычной жизни вы любите хоккей?

— Да, даже пытался немного играть.

— Расскажите о своей скрипке «Экс-Сигети» работы Пьетро Гварнери. Как она к вам попала?

— Это хороший инструмент, я его сам выбирал, после чего его приобрел один швейцарский фонд и дал мне в долгосрочное пользование. Он с большой историей: на нем играл Джозеф Сигети. Для меня это сыграло немаловажную роль: если музыкант с таким именем когда-то выбрал этот инструмент, значит, в нем есть что-то уникальное. Я играю на нем три года, и каждый год он раскрывается по-новому, но в последнее время сильно реагирует на погоду. В ноябре я ездил по России, заезжал в Читу и Улан-Удэ, где был большой мороз и очень сухо, а через неделю после этого я выступал уже в Бразилии, где было на 60 градусов выше и на 50 процентов влажности больше. И скрипка стала мне говорить, что не выдерживает такое. Но в любом случае это шикарный инструмент и со многими просто не сравнится.

— А где вы сейчас больше обитаете: в Москве или в Вене? Или вообще в разных городах, активно гастролируя?

— С августа до декабря я много выступал в России, поэтому приходилось много находиться в Москве. Но послезавтра лечу в Вену.

— Какой город в большей степени вы считаете своим домом?

— В Вене у меня нет своей квартиры, а в Москве есть, поэтому, наверное, Москву. Хотя понятие дома, как и многие другие привычные вещи, сегодня размываются: за два часа можно очутиться в другом мире. Это что касается физического перемещения. Но и понятие школы, которое раньше было устоявшимся в среде музыкантов, в частности скрипачей, сегодня тоже ощущается по-другому. Наша бывшая советская школа так сильно разбрелась по всему миру — с одной стороны, а с другой — новые технологии, например ютьюб, сглаживают расстояния и убирают преграды, и можно без проблем послушать в Интернете какого-то исполнителя или чей-то язык. Кто-то видит в этом много минусов, но не замечает важных плюсов, один из которых — возможность развиваться. Например, в Бразилии, где я недавно был и где общий культурный уровень, может быть, еще не так высок, как у нас, люди знают, сколько лайков у какого-то клипа Бейонсе, но не знают, что на ютьюбе можно послушать концерт Моцарта в историческом исполнении.

— Ну, а все-таки куда вас тянет больше — в Вену или Москву? Или, может быть, в родную Пермь, в которой тоже культурная жизнь развивается активно?

— Я очень редко бывал в Перми за последние 16 лет, хотя там живут мои родители. Может быть, к сожалению, у меня нет такого места, куда «тянет». В Вене я мало с кем общаюсь, хотя там интересные музеи, театры, филармония. Больше всего я общаюсь с моим профессором во время уроков, а все остальное время стараюсь заниматься.

— Есть такое мнение, что в Вене по сравнению с Москвой жить скучно. Что вы на это скажете?

— Есть определенный культурный пласт, который мы можем наблюдать как в Москве, так и в Вене. В то же время у всех нас есть свои предпочтения. Я люблю наши театры, наши музеи, но при этом в Москве чаще предлагаются такие развлечения, которые лично мне не нужны. В Вене таких развлечений или какой-то ненужной информации меньше — она просто меньше Москвы. В Москве объективно много людей, но среди них есть прекрасные люди — актеры, писатели, художники, музыканты, в том числе мои друзья. Если же говорить о культуре в целом, то мы многое взяли у европейцев и до сих пор пользуемся этим.

— Ваш любимый композитор? Что вы мечтаете сыграть?

— Я люблю ту музыку, которую играю в данный момент. Музыки очень много разной, классической и современной. Очень люблю Малера, который, кстати, был дирижером Венской филармонии, Брукнера. Кстати, в Вене есть такая своеобразная аллея славы в пешеходном переходе к опере, где на тротуаре в специальных квадратах встроены отпечатки рук знаменитых музыкантов и композиторов, и это дорогого стоит. Бывает, идешь, ничего не ожидая, и вдруг натыкаешься на отпечатки рук, например, Шнитке. И в последний момент нервно отскакиваешь в сторону, стараясь не наступить на эти отпечатки…

Для меня также важно, что в Золотом зале Венской филармонии, который многих потрясает роскошью и объемом, музыка звучит до сих пор, как и двести лет назад. Это вызывает особое волнение, так же как и скрипка, на которой 300 лет до меня кто-то играл, и вот теперь я принял эту эстафету. Так же сто лет назад звучала музыка в Большом зале Московской консерватории, где я недавно, кстати, был на Пятой симфонии Малера. Там такая потрясающая акустика! Когда учишься в консерватории, каждую неделю или даже день ходишь на концерты в Большой зал, привыкаешь к этой акустике и перестаешь замечать это, ценить. А когда поездишь по миру, поиграешь в разных залах, послушаешь там музыку, понимаешь, что такой акустики, как в Большом зале консерватории, нет нигде в мире. Ну разве только в Вене…

Беседовала Светлана Высоцкая

sozidau.ru