Александр Уолкер: В России я узнал о том, что такое «образ»

31 октября в Большом зале Белгородской государственной филармонии состоится концерт, в котором симфоническим оркестром будет дирижировать Александр Уолкер (Великобритания).

У многих ценителей высокой академической музыкальной классики Белгорода впечатления от исполнения симфонической музыки под управлением маэстро Уолкера ещё свежи — 6-я симфония А. Дворжака и «Энигма-вариации» Э. Элгара прозвучали ровно два года назад, в 46-м концертном сезоне Белгородской филармонии. Однако не угасает, а, наоборот, пробуждается большой интерес как к музыке в трактовке британского дирижёра, так и к самой его персоне.
«Рыцарь Великого Креста» — так называется программа концерта, который откроет абонемент «Виват, Маэстро!» в 48-м филармоническом сезоне. Слушатели смогут услышать знаковые произведения яркого представителя английской композиторской школы, последнего романтика. Прозвучат Симфония № 1 и Концерт для скрипки с оркестром Эдварда Элгара (солист — лауреат международных конкурсов Лев Солодовников).

Почему в концерте будет звучать музыка Элгара и что интересного ожидать в будущем от маэстро? Своими мыслями с нами поделился британский дирижёр Александр Уолкер.

— Александр, сегодня Вы — один из востребованных европейских дирижёров, Вы выступаете в разных странах, дирижируете оркестрами многих филармоний. Давайте вспомним те дни, когда Вы начинали свою музыкальную карьеру. Вы всегда мечтали стать дирижёром?

— Когда я был маленьким ребёнком, я занимался на виолончели и контрабасе. Но в раннем детстве мои музыкальные способности не заявляли о себе так ярко, как в то время, когда я был подростком 13–14 лет. Именно тогда я начал стремительно развиваться как музыкант, я стал играть на контрабасе в Национальном молодёжном оркестре Великобритании — коллективе весьма высокого уровня. В тот период я также стал сочинять музыку и получил несколько премий на композиторских конкурсах за свои сочинения. В то время я был особенно увлечён композицией, но, занимая место в контрабасовой секции Национального молодёжного оркестра, я работал вместе с прекрасными британскими и иностранными дирижёрами. И я почувствовал тогда, что хочу заниматься именно дирижированием.

— Вы получили музыкальное образование в одном из самых старейших и самых престижных университетов страны — в Бристольском университете, затем в Guildhall School of Music and Drama в Лондоне. После этого Вы обучались в аспирантуре Санкт-Петербургской консерватории в классе легендарного ленинградского дирижёра и педагога Ильи Мусина. Это был Ваш собственный выбор или чья-то рекомендация?

— Да, я хотел погрузиться как можно глубже в искусство дирижирования, хотел обучаться у педагога, который действительно понимал в этом. И на тот момент мне казалось, что в Лондоне никто не учил этой науке так глубоко, как это делал Илья Мусин. Он приехал однажды дирижировать оркестром Лондонской филармонии. Мой друг и наставник порекомендовал мне сходить на его мастер-классы, я был очень впечатлён, я (с надменностью, на мой взгляд) подошёл к нему и спросил, могу ли я обучаться у него. Он прослушал меня в Лондоне и затем пригласил в Санкт-Петербург.

— Вы много выступаете в России и Восточной Европе. Есть ли, на Ваш взгляд, особые отличия между исполнительством в России и в Великобритании, а также между дирижёрскими школами этих двух стран?

— Я полагаю, что корни становления дирижёрской карьеры закладываются в нескольких параметрах. Многие дирижёры строят свою карьеру, изучая репертуар оперных театров, многие обучаются в университетах. Некоторые из самых известных дирижёров, даже такие, как Джон Элиот Гардинер и его поколение, не обучались музыке совсем. Они получают музыкальное образование как доктора наук, историки, упуская многие вещи.

На мой взгляд, у британцев лучше всего получается историческое понимание музыкального содержания исполняемых произведений. Они подходят к понятию стиля очень интеллигентно, поэтому у нас лучшие оркестры аутентичной музыки, процветает исполнение музыки «старых стилей». В России я узнал о том, что такое «образ», проникся идеей нахождения характера в музыке и претворения его в партитуре. И я считаю, что в Британии и России фундаментально различный подход к исполнительству.

Мне очень нравится в работе с российскими оркестрами то, что в первую очередь они откликаются на музыку эмоционально. В Великобритании есть оркестры невероятно высокого уровня: Лондонский симфонический оркестр, Королевский филармонический оркестр, множество оркестров первоклассного мастерства. Я работал со многими из них. Чтение с листа у всех этих музыкантов великолепно (у них бывают одна, максимум две репетиции), но иногда репетиция бывает лучше, чем концерт. Мне нравится работать с оркестрами Центральной Европы и России, разучивая программу неделю, работая над нюансами (которые, возможно, известны мне лучше, чем оркестру), оттачивая каждое исполнение.

— У Вас есть любимый оркестр, с которым Вы уже работали, или тот, с которым хотели бы работать в будущем?

— Каждый оркестр особенный. На мой взгляд, моё дело — понять психологию конкретного оркестра настолько быстро, насколько я могу. Мне посчастливилось работать со многими замечательными оркестровыми коллективами, такими как оркестр Пражской филармонии (Зал Дворжака) или оркестр Ковент-Гарден. Я всегда с большим удовольствием работаю с Белгородским симфоническим оркестром, очень рад вернуться сюда вновь.

— Мы рады это слышать! Наверняка, за те приезды, которыми Вы порадовали нас, при работе с симфоническим оркестром Вы заметили какие-то качественные изменения в оркестре?

— Когда я в первый раз приехал в Белгород, я познакомился с главным дирижёром Александром Шадриным, который был, на мой взгляд, необычайно талантлив. Жаль, что его уже нет с нами, потому что он умер в столь молодом возрасте. После этого я не был здесь в течение многих лет — 8–9, а может 10 лет. И нужно отметить, что оркестр в громадной степени вырос за это время, благодаря, вероятно, нынешнему главному дирижёру (Рашит Нигаматуллин, — прим. автора), который поднял оркестр на новый уровень.

Дерево, медь и струнные стали намного организованнее, дисциплинированнее. Одно из изменений, которые я безоговорочно одобряю, — это размещение вторых скрипок напротив первых. Я часто прошу размещать оркестры именно так, но не все понимают необходимость этого. Такая посадка особенно важна для исполнения музыки Эдуарда Элгара, потому что партии его вторых скрипок очень важны. К тому же, между первыми и вторыми скрипками часто возникают диалоги. Эту посадку оркестры имели до второй мировой войны. И я очень рад сегодня исполнять музыку Элгара с именно такой посадкой симфонического оркестра.

— Вы известны своим повышенным интересом к забытым музыкальным полотнам. Вы организовали фестивали с музыкой Нильсона в России и Карловича в Финляндии. Какие у Вас планы в этом отношении на будущее?

— Не так давно я открыл для себя такого композитора как Игнац Уагхальтер (Ignatz Waghalter). Он в буквальном смысле «вернулся» вчера в свою родную Польшу благодаря моим усилиям. Вчера там состоялся большой концерт, на котором, был исполнен найденный мною Виолончельный концерт. Я дирижировал этим концертом с Английским камерным оркестром, записывал его также с Королевским филармоническим оркестром. Уагхальтер — это очень интересная фигура, родился он в Варшаве, сделал грандиозную карьеру в Берлине в качестве главного музыкального директора Немецкой оперы. (Он написал несколько опер.)

Затем из-за ужасных событий в Европе в 1930-40-е он эмигрировал в США. В Нью-Йорке он пытался основать оркестр из афроамериканских музыкантов. Он был замечательным композитором, очень смелым человеком, но отчаянно забыт. Помимо Виолончельного концерта Уагхальтера я восстановил его сюиту и записал с оркестром «Новая Россия» в прошлом году. Скоро выйдет диск с этой записью. Мы также записали симфонии прекрасного британского композитора Хейвергала Брайана (Havergal Brian), великолепного английского эксцентрика.

— Журнал классической музыки Vision and Style в одной из статей характеризует Вас как дирижёра с ярко выраженным русским стилем. Согласны ли Вы с этим утверждением?

— Я не знаю… Возможно, журналу и слушателям виднее, есть он у меня или нет (улыбается). Обучение в России, работа с российскими оркестрами, чтение русской литературы, лекции на русском, русские театры, наглядно увиденный мною мост из «Пиковой дамы», хождение возле квартиры, в которой Раскольников убил старушку, — всё это было очень важным для меня опытом. Я многое почерпнул из этого и надеюсь, что также и язык. Это всё даёт мне понимание русской музыки, которое у британских дирижёров отсутствует.

— Вы будете исполнять с Белгородским симфоническим оркестром музыку Эдварда Элгара. С чем связан выбор этой музыки?

— Я думаю, что он первоклассный композитор, крупнейший музыкант и очень скромный человек. На мой взгляд, это величайший композитор, который когда-либо был в Великобритании. Если сравнивать с русской музыкой, то он занимает, возможно, то же место, что и Чайковский.

Два года назад в Белгороде прозвучали «Энигма-вариации» Элгара под моим управлением, это исполнение было большой радостью для меня. Я очень хотел представить белгородским слушателям симфонию композитора, и Первая симфония Элгара включена в программу, в ней также прозвучит скрипичный концерт — это симфония для скрипки и оркестра, великолепная музыка. В пятницу публику ожидает большая, эмоционально насыщенная программа.

Специально для А-фишки, Марина Андрейкина (фото автора и из архива Антона Черева)

Дата публикации: 29.10.2014