Сергей Екимов: «Так приятно, когда своя музыка начинает нравиться»

В апреле в Нижнем Новгороде, в зале Университета им. Н. Лобачевского, состоялся творческий вечер одного из самых известных сегодня российских хоровых композиторов — Сергея Екимова. По признанию маэстро, такого масштабного концерта вне родного Петербурга у него еще не было.

Благодаря энергии руководителя проекта Ивана Стольникова, событие объединило многие коллективы города — Нижегородский детский хор (дирижер — Сергей Смирнов), хор Университета (дирижер — Лариса Ерыкалова), женский хор консерватории, камерный оркестр «Солисты Нижнего Новгорода» и хор «Нижний Новгород». Последний стал основным проводником музыки композитора, буквально не сходя со сцены на протяжении почти трехчасового концерта. В итоге публика познакомилась с разнообразными работами маэстро — от незатейливых детских «Марфушиных песенок» до серьезных академических работ, многие из которых созданы в последнее десятилетие и были впервые услышаны в Нижнем.

Сергей Екимов после исполнения Трех романсов на ст. Лермонтова

В первом отделении, которым дирижировал сам автор, одними из интереснейших стали Три романса на стихи М. Лермонтова и Lux aeterna для виолончели и смешанного хора, посвященный Майе Плисецкой. В романсах композитору удалось почти невозможное — создать полную иллюзию высказывания «от первого лица», несмотря на то, что они сочинены для женского хора и фортепиано (замечательный музыкальный оксюморон!). Прозрачная фактура, тщательно проработанная, в основном негромкая динамика и трепетное отношение к слову, наконец, по-особому выразительный в своей камерности и даже бесплотности голос солистки Елизаветы Свешниковой в финальной «Казачьей колыбельной» — все вместе создавало какое-то особое настроение… Lux aeterna, напротив, поразил своими контрастами — от медитативных эпизодов к неожиданной в таком сочинении прорывающейся экспрессии. Полярные состояния раскрывались хором «Нижний Новгород» и виолончелисткой Валерией Манохиной в напряженном сотворчестве с автором-дирижером, с максимальной степенью проживания музыки. Этим же великолепным качеством отличалось и исполнение хорового концерта Последнее посвящение, которым продирижировал Иван Стольников. Сочинение появилось в репертуаре хора весной 2015 года и, к слову сказать, то исполнение (это был госэкзамен хормейстера Анны Тулумбасовой) сам композитор оценил очень высоко. Глубоко прочувствованная, окрашенная особым отношением к ней хористов музыка Посвящения и на этот раз стала одним из сильнейших впечатлений, пожалуй, даже кульминацией вечера. В полифонии голосов в ней особо звучали солирующие — чтеца Ирины Страховой, избравшей не пафосную, самоуглубленную манеру чтения строк Ахматовой, а также артистки хора Софии Косаревой, чей единственный номер «Ночная молитва» покорил не только вокальным, но и актерским совершенством.

Елизавета Свешникова, Иван Стольников, Сергей Екимов и хор «Нижний Новгород»

Среди сочинений программы были представлены и несколько мировых премьер — только что вышедший из-под пера и посвященный хору «Нижний Новгород» Набоковский триптих, а также Сонет на стихи Джона Донна, составивший пару с ранее сочиненным шекспировским сонетом.

В перерывах между подготовкой к столь ответственному концерту, а также мастер-классом в Нижегородской консерватории Сергей Викторович рассказал о том, как родился знаменитый «Кенгуру», почему работа его не тяготит и при стечении каких счастливых обстоятельств он готов написать оперу.

— Как же появился ваш маленький шедевр — «Кенгуру»?

— В 1993 году, когда я был на первом курсе консерватории. Скажу вам честно, что «Кенгуру» появился под влиянием услышанного мною сочинения петербургского композитора Анатолия Королева «Скачут лошадки Бориса и Глеба». Мне там понравилась сама канва, гармоническая история. Но когда я написал «Кенгуру», Дмитрий Смирнов, еще один питерский композитор и, кстати, большой друг Королева, мне сказал, что «Анатолий Александрович позавидовал бы многим ритмическим изыскам и некоторым вашим, Сережа, интонациям». Для меня это было приятно.

Так вот, я как-то взял томик Гумилева и ехал в метро после хора консерватории, с Невского до Купчино. Ехать ровно 25 минут, прямая ветка. Сел, стал читать и наткнулся на стихотворение «Песня девушки». И тут же родился такой забавный ритмический рисунок, нестандартный, но для меня естественный. Я приехал домой, открыл инструмент, сыграл и записал, что получилось. А потом посмотрел на ноты и подумал: «Боже, какой позор! Что я, современный композитор конца двадцатого века, в фа-мажоре, с септаккордами написал какую-то смешную вещь». Мне даже стыдно это было показывать — вобщем, я забыл о ней. А потом где-то через полгода Молодежный камерный хор Санкт-Петербурга, в котором я кстати пропел 17 лет, а 16 из них был директором, искал для выступления что-то свежее. И вот мы спели «Кенгуру», в одной программе с Шютцем, Лассо, Бахом. Тотчас же после концерта ко мне подошел один дирижер и попросил ноты… «Кенгуру»! Так она и разлетелась. Когда я пришел учиться к Фалику, то принес сборник, где были изданы два моих сочинения, включая «Кенгуру» и он еще удивился, для чего я здесь. Да, с тех пор это моя визитная карточка, даже мой мэйл с кенгуру.

— Расскажите, как вы попали в класс Юрия Фалика?

— Когда я заканчивал училище, мы все пели «Незнакомку»… И я подумал, ну надо же, какой композитор был. Потом поступил в консерваторию и услышал: «Ты ведь пишешь хоровую музыку? Может к Фалику пойдешь? — А он что, жив?!…»

Знаете, я сейчас могу сказать, что в какой-то степени повторяю его судьбу. Когда я был студентом, он мне говорил: «Сережа, у меня все расписано по минутам, завтра я лечу в Нижний, потом я еду в Саратов, потом у меня… Чикаго». И он бывал в консерватории, прямо скажем, не так часто, но эти занятия были уникальными. И этого хватало для того, чтобы многому научиться. Сейчас я понимаю, что то, о чем мне говорил Фалик, сбывается — но только уже со мной. Самое горестное, что я не могу этой радостью поделиться с ним. Он был не завистливый человек, не ревнивый и всегда радовался за успехи своих младших коллег. После окончания консерватории я к нему приходил и показывал свои работы. Мы с ним начинали с музыки, с разговоров о хоровом искусстве, а завершалось все по-русски традиционно — несколькими рюмками хорошего крепкого напитка.

— В нижегородском концерте заявлены несколько мировых премьер. Среди них «Два сонета на стихи В. Шекспира и Дж. Донна». При этом у этого сочинения достаточно интересная датировка — 1993–2013. Как оно создавалось?

— Первый мой сонет «Зову я смерть», шекспировский, был написан в том же 1993 году и он уже исполнялся. А вот второй — на стихи Джона Донна — не исполнялся сам, и также вместе они не звучали. В первом все достаточно академично, на мой взгляд. Там есть сентиментальные обороты, которые я бы сейчас и не написал, либо завуалировал, но тогда мне казалось, что надо написать, чтобы красиво было. И в то же время там есть и кластеры. А потом я как-то про этот сонет вообще забыл и даже потерял партитуру. Несколько лет назад на мой фестиваль «Поющий мир» приехал Магнитогорский камерный хор и в его программе был Сонет (я еще подумал, что это?). Так он вернулся ко мне. Прошло время и в 2013 году я сам побывал в Магнитогорске. А пока летел оттуда, читал подаренный томик стихов и один текст, как раз Донна, меня затронул. Прилетел домой и за два часа написал новый сонет. Вот поэтому и получилась разница в двадцать лет между ними, но это случайность, конечно. Я хочу дописать что-то еще к этим двум сочинениям, дабы это был цикл — люблю циклические формы.

— Если стихи вас увлекли, насколько быстро идет сочинение? И каково ваше отношение к сочинениям на заказ — это подстегивает ваше вдохновение или напротив?

— По-разному происходит. Я достаточно прагматичный человек, в том плане, что зачем я буду писать 42-ю симфонию зная, что ее никто в жизни никогда не сыграет? Я могу сказать, что я счастливый композитор, потому что все, что я сочинял — это мгновенно исполнялось, через месяц-два это звучало, причем со сцен филармонии, Капеллы. Получается так, что последние лет пятнадцать я пишу музыку на заказ и главный аргумент для меня — это понимание, что это нужно, будет востребовано и будет исполняться. Если бы мне позвонил Гергиев и сказал: «Сережа, через два года нужна опера», я бы, отодвинув многое, сел за работу и сделал.

— Значит вас не только хор интересует, но, выходит, и опера. Что-то новое в этом жанре произвело впечатление?

— Совсем недавно я слышал последнюю на сегодняшний день работу Родиона Константиновича Щедрина, «Рождественскую сказку». У меня остались очень хорошие, даже восторженные впечатления. Во-первых, колоссальная постановка, великолепная работа Гергиева и оркестра! Потрясающий хор Мариинки — ведь там сложнейшая партия, хор как оркестр. Есть одна акаппельная сцена — ну это что-то феерическое. Кстати на этом вечере меня представили Щедрину, который слышал мое сочинение, посвященное Плисецкой, и он сказал: «Вы написали хорошую музыку. Спасибо, что вы это сделали».

— На мастер-классе в консерватории у вас были очень выразительные реплики относительно работы над текстом: «не надо музыки без слов», «прежде чем петь, надо долго говорить» и т. п.? Считаете это проблемным моментом в российской хоровой практике?

— Говорю обычно так: я люблю музыку, но я очень люблю и слова. Считаю, что нужно работать над текстом все время. Потому что русские хоры обладают прекрасным вокалом, но, к сожалению, они не умеют говорить. Таких проблем у зарубежных хоров нет, почему-то у них все на месте. А у нас выходит хор и поет- все очень красиво, но увы, без слов. Поэтому я все время долго работаю над артикуляцией, минут двадцать репетиции мы можем просто читать текст — по одному, по двое, по партиям, при этом в размере, в ритме, со всеми динамическими оттенками, то есть мы учим всё, кроме нот. Я добиваюсь такой шлифовки слова, чтобы это было идеально и чтобы слушатель, приходящий в зал, понял, о чем здесь поется. Если мы поем на языках — тоже самое. Немецкий я шлифую сам, так как знаю его, в других случаях приглашаю людей, которые знают итальянский, английский, польский… И эта работа в итоге слышна. У меня есть хороший пример. Однажды мы приехали в Латвию и получили приз за лучшее исполнение произведения латышского композитора — председатель жюри, выдающийся маэстро Кокарс, сказал: «Вы это спели лучше наших».

— Знаю, что вы преподаете на разных ступенях образования — от училища до консерватории. Есть то, что вас беспокоит в нынешних студентах?

— Мы, будучи студентами, не вылезали из Филармонии, Капеллы — я просто потрясен, что студенты сейчас практически никуда не ходят, их даже, порой, не заставить. И второе. В наше время не было одного — того, что сейчас занимает много их личного времени — компьютера и интернета. Это здорово конечно, что есть информация, но, к сожалению, они ведь не этим там занимаются. Сидят в социальных сетях и обсуждают всякую ерунду до восьми утра, а потом просыпают занятия.

Что касается профессиональных проблем, то, уровень подготовки, например, сольфеджийной, сейчас хуже, чем был. Но при этом, когда я только начинал работать с женским хором шестнадцать лет назад, мы пели в основном музыку классиков, романтиков и немножко петербургских композиторов. А сейчас — и Шнитке, и Пендерецкого, и Пярта, и Мессиана. Так что, видите, есть в любом времени и положительные моменты.

— Каковы ваши впечатления о нижегородских хористах?

— Я действительно первый раз в вашем городе. Послушав хор «Нижний Новгород» на репетиции, сам соприкоснувшись с ним, я сразу понял, что это прекрасный по качеству материала коллектив. Когда же Иван Стольников продирижировал моими новыми сочинениями, которые я еще не слышал, это было сделано очень изысканно и профессионально. Вообще по тому, как сбалансирован коллектив, какие партии — он один из лучших из тех, что я знаю. Я надеюсь, что найду возможность, чтобы этот хор услышали в Петербурге.

—  Три учебных заведения, административная работа, сочинение музыки, авторские концерты, творческие поездки, ваш фестиваль «Поющий мир»… Сергей Викторович, как вы находите для всего время?

— Я, во-первых, человек достаточно организованный, поскольку у меня перед глазами пример отца, который с 28 лет уже стал администратором в музыкальной школе, а потом и директором. Я видел, как он это делает, слушал его рассказы. Достаточно рано, на первых курсах консерватории, я и сам стал директором хора, писал музыку, пытался что-то издавать. И самое страшное было тогда, когда после авторского концерта я просыпался на следующее утро и вдруг осознавал, что у меня сегодня просто выходной. Это было ужасно! Сейчас правда, я мечтаю, чтобы проснуться с утра и понять наконец-то, что мне никуда не надо. Отдыхаю только две недели в году, в августе — улетаю в теплые страны (люблю острова), но все равно не выключаю телефон, потому что мало ли какой звонок по поводу будущих творческих предложений. В эти дни я стараюсь ничего не писать, только читаю, купаюсь, загораю, пью хорошее вино… И вот они полезны — эти две недели, у меня накапливается творческий голод и начинают приходить новые идеи. И когда я приезжаю домой, обычно что-то сразу пишу. А потом снова все возвращается на круги своя — студенты, хоры, поездки, фестивали, работа в жюри и мастер-классы. Но, как писал Баснер на стихи Матусовского, «…пока еще в обойме есть патроны…» — будем держаться до конца!

Автор — Елена Прыткова