Варвара Мягкова( фортепиано) Надеюсь, в феврале услышим в Муроме!

Особое мнение: концерт Варвары Мягковой в галерее «Нико»

Варвара Мягкова
Предыстория этого аншлагового клавирабенда не менее удивительна, чем сам концерт.

Нынешнее внимание меломанов удивительно пианистке, до недавнего времени мало кому известной, карьеру делать явно не умеющей и к тому же давно — по личным и семейным причинам — не выступавшей. Интерес публики возник после того, как прежние записи Мягковой (без ее ведома) разные люди выложили в соцсетях. Пианистка, по ее словам, не была этим довольна, но дело сделано, а результат того стоил: многие услышавшие восхитились и написали о Мягковой в ликующих выражениях.

Дальнейшее служит иллюстрацией могущества фейсбука и торжества высоких материй, как-то сказка о Золушке, попавшей на бал с помощью феи. Фей в данном случае несколько.

Борис Березовский: «Классическая музыка сама по себе не делает людей лучше»

Мягкову оценил пианист Борис Березовский и пригласил в свои фестивальные проекты в России и Европе. Параллельно с этим помогали другие коллеги-пианисты. И не только они.

«Одну из этих записей Лукас Генюшас, который давно знал Варю, поскольку она училась у Ксении Кнорре, переслал Вадиму Холоденко»,

— рассказывает организатор концерта в «Нико» скрипач Роман Минц.

«Вадик, по своему обыкновению, выложил запись у себя на странице. Там я услышал прелюдию и фугу Баха, они меня поразили. Поразило само исполнение, то, что я ничего раньше о Варе не слышал, а также то, что на всех записях, которые я нашел, в зале было очень мало людей. Поэтому я захотел послушать Варю живьем, и чтобы зал был полный».

Роман Минц представляет проект «Камерные вечера в оранжерее»

Для Мягковой важно, что часть средств от продажи билетов пошла благотворительному фонду «Подари жизнь» в поддержку детей-инвалидов. В программу вечера входили Ноктюрн и Этюды Шопена, два Интермеццо и Баллада Брамса. Второе отделение — пять опусов Баха (Маленькие прелюдии, Трехголосная фуга, Прелюдии с фугеттой) и Чакона Баха-Бузони.

«У Варвары необычный тип пианизма, я бы назвала его «стихийным»,

— говорит ее педагог Ксения Кнорре.

«У нее очень хорошие руки, но ее виртуозность движима чувством, которое непостижимым образом преодолевает физические препятствия и технические трудности. За счет духа. Порой она не может справиться с простыми вещами, доступными ординарному человеку, но при этом у нее всё состоит из озарений. Она абсолютно чиста в своих отношениях с музыкой, ни грамма показухи.

Для Вари нет отдельных технических задач, они всегда служат какому-то душевному порыву. У нее летучая, как пламя, «прямая речь», и о ней можно сказать, в хорошем смысле, что она играет без тормозов. Иногда кажется, что за роялем она бестелесна, так смело и дерзко звучит инструмент: словно ее пианизм вовсе не зависит от тела.

Когда она приходит ко мне на урок, в который раз играть то или иное сочинение, каждый раз — новое душевное состояние, а значит, новая музыка. В каком-то смысле Мягкова уникальна. Есть способность «сгорания» здесь и сейчас, ее игра всегда самобытна. Потому что у нее есть какое-то детское удивление перед музыкой, как будто до нее никто это не играл».

«Мягкова — обладатель дарования, которое можно назвать «потусторонним»: она как бы вещает, пророчит»,

— считает Лукас Генюшас.

«У Вари может быть «захлест» или какие- то недоделки, но это перестает иметь значение по сравнению с главным.

Вера Горностаева однозначно оценивала Варю как чудо. Ее пианизм — стремительный, летящий, самозабвенный. Никакой расчетливости, обдуманности, ничего о том, как ты здорово продумал концепцию и выстроил форму, но сплошной творческий риск, огромная отдача и трансляция эмоций. Это считывается даже по «языку тела» на сцене во время ее выступлений. По типу «вещания» у меня возникает ассоциация с Софроницким».

С первых звуков Шопена стало ясно, что это, конечно же, так. Мягкова делает всем известную музыку первозданной. Да что там, она играет так, будто сама ее написала. Самое интересное, как эмоцией и интуицией лепится форма: переживание тут конструктивно. При этом стиль каждой вещи и каждого композитора не растворяется в особой манере Мягковой, но ясно виден. По настроению, темпу и фактуре, через подвижный, богатый нюансами, насыщенный звук, через колористическую педаль и беглость пальцев.

Шопен у Мягковой был автором меланхолических элегий, в которых прорывалась нечаянная радость. Настолько сильная, насколько ее может испытывать ранимый человек. Этот Шопен не распадался на отдельные романтические «вскрики», как часто бывает, но привлекал кантиленой, потоком, и его романтизм был не «мимими». Иной раз Мягкова почти штурмовала инструмент. За быстрыми пробежками по клавишам (живая, иногда сбивчивая от волнения, речь) не терялась, но творилась картина целого.

Брамс предстал тем, кем он есть — создателем амбивалентных миров, где черно-белое мышление исчезает, сменяясь благородным размышлением о сложности. И если в трактовке и было глубокомыслие, то абсолютно естественное, без форсирования, натяжек и искусственной тяжести.

Бах Мягковой в Прелюдиях уместно парадоксален: при живой сиюминутной сердечности переживался потаенный большой смысл. За роялем явственно мерещился орган. Бах-Бузони приобрел романтический оттенок, что логично закольцевало финал концерта с его началом.

В Сицилиане (на бис) творилась певучая полифоническая утопия. А потрясающе сыгранный Лунный свет Дебюсси окончательно дал понять, что в игре Мягковой, при всей эмоциональности, нет и тени неуместных абстрактных «воспарений», даже когда «зыбкий» материал на это провоцирует. Это пианизм с довольно «рельефным» туше, полный внутреннего напряжения, упругого простора — и артикулированных, но мягких звуковых вибраций. Последнее — прекрасная особенность пианистки.

«Музыка для меня — способ восприятия жизни, способ мышления»,

— говорит Мягкова.

«Это не способ ухода от действительности, не эскапизм. Если не бояться высоких слов, музыка — образ Божий на земле. Я вижу это так, а кто-то назвал бы ее красотой.

Ну, представьте, есть мир, в котором всем страшно, есть смерть, болезни, ужасы и страдания. И ничего больше нет. А мы — если бы это зависело от нас, и в нашей власти было бы дать этому миру представление о красоте и любви, вне зависимости от того, что все эти ужасы все-таки останутся. Понимание того, что люди — нечто большее, чем боль. Неужели не дали бы?

Музыка — прямое зеркальное отражение высшей красоты. Она дана нам как милость, пока мы здесь. В ней всё — мысли, чувства, запахи. Невыразимое множество граней. И на каждом концерте я убеждаюсь, что музыка и правда объединяет людей. Без всяких границ».

В антракте и после концерта публика обсуждала услышанное, сходясь на том, что «это больше, чем музыка». Здесь эта, расхожая, в общем-то, фраза более чем уместна. Пианизм героини концерта реально сочетает удивление перед глобальным величием мироздания и субъективное переживание частной человеческой драмы. Слушая Мягкову, хочется одновременно улыбаться и плакать. Не разделяя на части полноту музыкального бытия. И бытия вообще.

Майя Крылова