Алексей Чернов: «Моя задача — оставить след в истории»

Прошедший в июне XIV Международный конкурс имени П. И. Чайковского был окружён сюжетами, вызывающими бурный шквал эмоций и мнений: разделение выступлений на два города, неоднозначные результаты отбора по DVD, обилие учеников членов жюри среди конкурсантов, наделавшее шуму некорректное поведение одного из дирижёров, вручение идущего вразрез всем регламентам конкурса «приза музыкальной критики» пианисту, выбывшему со второго тура…

На фоне этих подчас скандальных событий почти не отмеченной оказалась одна победа, история которой впечатляет не меньше, чем профессиональный уровень победителя.

Лауреат более чем 20-ти международных фортепианных конкурсов, композитор и педагог Алексей Чернов в интервью с корреспондентом ИА «Ореанда-Новости» Яной Тифбенкель откровенно делится тем, что конкурсы — «это работа: премии и возможность ангажементов», а творчеством и своими главными занятиями считает сочинение музыки и концертную деятельность. Однако звание лауреата конкурса имени П. И. Чайковского заняло особое место в списке его достижений: музыкант, которого сначала не пропустили через отборочный тур, не только успешно прошёл все последующие, но и стал лауреатом!

История одной победы

Я.Т.: Алексей, Ваше появление в первых рядах наших пианистов не было неожиданностью; удивительны были выдержка и воля к победе, которую Вы продемонстрировали на конкурсе Чайковского. Так что произошло на отборочном туре?

А.Ч.: Отборочный DVD для конкурса Чайковского я записывал «на скорую руку» сразу после победы на конкурсе в испанском Кампилосе. Обычно я прохожу отборочные туры без проблем, но… непрофессиональная камера «стабилизирует» звук: возможно, мой отборочный диск показался жюри однообразным, а может быть, я не прошёл по каким-то конъюнктурным соображениям.

Отсеяли не только меня — таких серьёзных музыкантов, как Юрий Фаворин, Злата Чочиева, одного из ведущих пианистов Белоруссии Александра Музыкантова, а также Алексея Петрова, который в Европе выступает в фестивалях с Борисом Березовским: о Петрове мало у нас кто знает, но, на мой взгляд, он был безусловно достоин участвовать в этом состязании… Я не понимаю, как с десяток блестящих претендентов были забракованы, особенно, если сравнивать с некоторыми из тех, кто прошёл.

Я.Т.: А как Вы всё-таки попали в число участников?

А.Ч.: Отбирали 30 конкурсантов. Я оказался «за чертой», но под номером 32 и попал в резерв на случай, если кто-то не сможет принять участие. Одновременно представители оргкомитета уточнили, готов ли я ждать: «Мы за месяц вам сообщим, если кто-то не приедет». Хотя результаты отборочного этапа энтузиазма не вызывали, я согласился: на конкурсе Чайковского потрясающая публика, чьё признание для меня более ценно, чем любые премии.

Конечно, неприятное состояние: непонятно, играешь или нет, учить ли обязательную пьесу, как строить планы. За месяц до конкурса мне сообщили, что ситуация не изменилась: «Согласны ли Вы ждать дальше? Мы позвоним Вам за неделю в любом случае». Я дал согласие. Открытие конкурса было назначено на 14 июня; за неделю до конкурса ко мне никто не обратился.

За 3 дня до выбора рояля я не выдержал и позвонил сам. Сведений обо мне у ответственного лица не было, и только после целого дня телефонных разбирательств меня уведомили, что я не вхожу в число участников. «Почему раньше не сказали, обещали же за неделю позвонить в любом случае? Я хотя бы подтвердил, что жду дальше…» — Гениальный ответ: «Не хотели мутить воду». Что это означало, — неизвестно…
Тогда я спокойно купил авиабилет в Севилью, где я, как победитель конкурса в Кампилосе, должен был 15 июня играть сольный концерт. На следующее утро, за 2 дня до открытия XIV Международного конкурса им. П. И. Чайковского, мне сообщили, что я всё-таки попал в список «счастливчиков»!

Путь «через тернии» продолжался. Предстояло учить написанный специально для конкурса Концертный этюд Р. Щедрина: его нужно просто сыграть безошибочно от начала до конца, но попробуйте выучить наизусть за 2 дня! Наталья Трулль, мой педагог, была очень добра ко мне и позволила в круглосуточном режиме заниматься у неё в доме в Подмосковье, в репетиционной комнате, оклеенной звуконепроницаемым материалом. Ночами не спал, учил…

Я.Т.: А как же Ваш концерт в Севилье?

А.Ч.: С этим концертом возникла серьёзная проблема: по регламенту участник конкурса Чайковского не должен иметь обязательств на период соревнований. Но отменить выступление было невозможно: это последний клавирабенд в абонементе, заменить пианиста уже не было времени, и мой отказ серьёзно подорвал бы репутацию молодого конкурса в Кампилосе, от которого организован концерт, и мою собственную. Я честно до последнего момента пытался отменить концерт, но ничего не вышло.

На жеребьёвке участников ещё был шанс вытянуть номер, который мне позволил бы успеть вернуться в Москву, для этого нужно было вытянуть номер после 18-го, тогда я мог бы выступить в Испании, и никто бы не узнал об этом. Но по иронии судьбы мне достался номер 7, и выступление в первом туре аккуратно приходилось на момент концерта в Севилье! Я долго после этого думал, что делать, в итоге набрался смелости и обратился в оргкомитет конкурса.

Хочу ещё раз выразить благодарность генеральному директору конкурса Ричарду Родзинскому: он принял во внимание, что я дал согласие на концерт в Испании, ещё не будучи конкурсантом, и заменил мой несчастливый номер 7 на невостребованный из-за отсутствия одного из конкурсантов на жеребьёвке номер 30.

Так, в первый день конкурса Чайковского я уехал в Севилью, дал концерт, успел доучить там же Щедрина и вернулся утром, за день своего выступления на первом туре. Не обошлось без приключений с перелётами: самолёт из Севильи в Мадрид задержался, из-за чего я опоздал на рейс в Москву и просидел ночью 8 часов в мадридском аэропорту. А вечером следующего дня я вышел на сцену Большого зала консерватории…

Я.Т.: Трудно даже представить Ваше состояние тогда. Как Вам удалось «собраться»?

А.Ч.: Начинать было очень сложно, особенно с сонаты Бетховена. Но горячая поддержка публики придала мне сил и помогла отыграть хорошо два тура. А финал… должен признать: не слишком рассчитывая на участие, концерты до конкурса я толком не повторял, и они были «сыроватые». Мои друзья после конкурса сказали мне: «Если бы ты также играл, как на сольных турах, то финальный результат был бы лучше».

Когда я прошёл во второй тур, на бумажке с результатами было написано «Алексей Чернов (вместо Эндрю Тайсона)». Тогда я подумал: если получу какую-то премию, то при оглашении результатов было бы забавно, если бы тоже было написано «вместо Эндрю Тайсона».

Моё лауреатство, судя по вектору, заданному отборочным этапом, было для жюри и оргкомитета неожиданным. Я стал как бы «лишним человеком» на этом конкурсе: чьё-то место я, судя по всему, занял в финале, но так сложилось, что, видимо, не смогли не пропустить.

Я.Т.: Как Вы оцениваете для себя результаты конкурса Чайковского, что для Вас более или менее важно, что было радостью, что — разочарованием?

А.Ч.: Для меня ценно и важно, что я и моя публика нашли друг друга. Большой зал консерватории бы заполнен на протяжении всего конкурса: люди приходили «голодные» до настоящих музыкальных событий! Очень помогла интернет-трансляция… «Мои» слушатели были всегда, но сейчас их количество резко увеличилось. Теперь точно знаю: мне есть, что сказать, и есть те, кому это интересно услышать, друзья помогли мне восстановить из небытия мой персональный сайт и даже сделали его многоязычным…

Выльется ли это во что-то большее — пока не знаю. Что толку, если люди хотят меня слушать, мне есть, что сказать, но нам не дают возможность встретиться?

Я.Т.: Были ли Вам предложены ангажементы?

А.Ч.: Р. Родзинский заверил, что концерты будут организованы для всех лауреатов и Московская филармония будет работать со всеми. В Филармонии меня заверили, что летом все в отпусках, а осенью — обязательно… Пока из концертных организаций мне никто не звонил, хотя после конкурса люди из разных городов — Мурманска, Кемерово, Петрозаводска, Ростова, Нижнего Новгорода — пишут мне в социальных сетях «Мы ждём Вас, приезжайте! Вам обеспечен полный зал, есть большая группа Ваших поклонников!»
Я надеюсь, филармониям будут интересны не только бизнес-проекты и громкие имена, на которых можно заработать, но и вот эта самая главная для музыки связь — когда исполнителю есть, что сказать, а публика хочет это услышать. Посмотрим, какие будут предложения после моего лауреатства на конкурсе Чайковского.

Конечно, хочется играть больше, расширять географию выступлений. Наверное, нужно самостоятельно заниматься организацией своих концертов, но мне это даётся очень трудно, я совершенно не склонен к самопродюссированию.

Музыканты вынуждены уезжать

Я.Т.: Алексей, как Вы пришли в эту профессию?

А.Ч.: С детства. Я из музыкальной семьи, начал заниматься музыкой с 4-лет: сольфеджио, с 6-ти лет — фортепиано, моя мама преподаёт в Московской консерватории…

Я.Т.: Говорят, Вы в юности увлекались тяжёлым роком?

А.Ч.: Да, в подростковом возрасте был бунтарский период, — улыбнулся Чернов. — Какая-то информация отложилась, но на мою творческую жизнь (на звуковую материю, на идейный мир) это повлияло минимально.

Я.Т.: Ваш консерваторский педагог Наталья Трулль — известная пианистка, училась у представителя нейгаузовской школы Якова Зака (на раннем этапе) и наследника оборинского направления Михаила Воскресенского (позднее). Ощущаете ли Вы свою причастность в какой-то степени к этим традициям?

А.Ч.: Я не изучал свойства той или иной традиции; может быть, это моё упущение. С другой стороны, я не теоретик по истории фортепианного исполнительства, а практик. Учась у того или иного преподавателя, так или иначе что-то впитываешь. Но сказать, что я чувствую принадлежность к каким-то определённым школам, например, Оборина — пожалуй, нет. Разумеется, как-то это отразилось на моём исполнительском облике, но я не задумывался об этом специально и не чувствую острой принадлежности к какому-либо направлению.

Я.Т.: Вы окончили аспирантскую программу Master Program in performance в Королевском музыкальном колледже в Лондоне в 2010 году, а в 2011 году — там же высший курс для исполнителей Artist diploma in performance. Как Вы попали туда?

А.Ч.: Декан фортепианного факультета Королевского музыкального колледжа в Лондоне Ванесса Латарш любит и прекрасно знает русскую культуру, уверена, что одни из самых талантливых пианистов — в России. Став деканом, она заключила договор с Московской консерваторией и приезжает сюда каждый год отбирать талантливых студентов и выпускников для обучения в аспирантуре. Благодаря российским студентам и аспирантам Ванесса Латарш подняла престиж колледжа на небывалую высоту: у неё, кроме меня, учились по аспирантской программе Андрей Коробейников, Алексей Петров, Александр Музыкантов, продолжают учиться Софья Гуляк, Сергей Соболев, Эльмар Гасанов…

Я.Т.: Учиться за рубежом — это некоторая «дань моде»? Что даёт обучение у зарубежных педагогов — не обязательно в музыкальном смысле?

А.Ч.: Это дань нашей существующей системе: необходимо иметь европейские дипломы, контакты и возможности концертов. В России, к сожалению, будь ты хоть трижды гением, крайне сложно получить концерты. Есть небольшая группа раскрученных исполнителей и исполнителей «с господдержкой»: эти люди имеют все возможности для самореализации, общения с публикой и заработка, а остальные (да почти все) не имеют практически ничего.

Испытано на себе: последние 3 сезона Московская филармония «осчастливила» меня концертами в Камерном зале на 95 мест (одним концертом в год). Я уже не говорю о том, что нужно просто как-то зарабатывать деньги своей профессией. Музыканты работают таксистами, сторожами, преподают одновременно в нескольких музыкальных школах…
Я приезжаю на какой-нибудь испанский конкурс и слышу: «Опять в финале все русские!» А тем же испанцам даже не снилось, что у нас эти русские вынуждены дворниками работать.

Поэтому много талантливых, очень достойных музыкантов вынуждены просто уезжать заграницу, чтобы как-то жить. В Европе первоклассные, но фактически не имеющие шансов реализоваться на родине российские исполнители имеют больше шансов найти поддержку.

Я.Т.: В чём заключалась поддержка молодых музыкантов в лондонском Королевском музыкальном колледже?

А.Ч.: В колледже есть так называемый «Вуд хаус центр»: это продюсерский центр, который устраивает концерты студентам по рекомендациям педагогов и по результатам выступлений студентов на различных конкурсах.

Гонорары за эти концерты символические, зато есть возможность играть. Я сыграл около 20 концертов в Лондоне и по Англии. Преподаватели всецело поддерживают студентов, относятся к талантам по-отечески. Если они видят «искру» в студенте, — цепляются за него, поддерживают, рекомендуют на мастер-классы. Лондон — сегодня один из крупных музыкальных центров культурной жизни Европы, там проходят мастер-классы выдающихся музыкантов, педагогов. Знакомство с ними — не только большая честь и повышение профессионального уровня: маэстро запоминают тебя, могут помочь, посоветовать, концерт устроить, иногда контакт ценен сам по себе.

Из Лондона к тому же очень просто и недорого летать в Европу на концерты и конкурсы. За 3 года учёбы в Англии я выиграл 8 первых премий международных конкурсов. Из России туда летать было бы слишком дорого.

Обучение за рубежом — опыт жизни в другой стране, язык, другой взгляд на жизнь, на музыку — всё это в совокупности даёт немало.

Я.Т.: Отличается чем-то, на Ваш взгляд, европейская публика от российской?

А.Ч.: В Европе играть, увы, почти неинтересно: на концерт «ради престижа» и развлечения ходят пожилые люди. Очень часто они ничего не понимают в музыке, реагируя только на приятные узнаваемые мелодии. Руки, конечно, опускаются, потому что хочется играть для нашей публики — образованной, заинтересованной, горячо поддерживающей, а с другой стороны, — хотя бы такие концерты, хотя бы иллюзия музыкальной жизни… У нас на концерты активно ходит небезразличная к академической музыке молодёжь, отзывчивые слушатели, которым интересно, которым общение с подлинным искусством нужно как воздух!

Я.Т.: Что для Вас значит «отзывчивая публика»? В чём выражается это «понимание»?

А.Ч.: Это спиной чувствуется во время исполнения, а затем по отзывам на музыкальных форумах: слушатели правильно оценивают и расшифровывают словами то, что я хотел выразить. Я даже сам не всегда могу описать, что именно хочется сказать за фортепиано, а потом в каком-нибудь сообщении на форуме находишь такие замечательные слова, что сам бы лучше не сказал.

Связь между исполнителем и слушателем, когда одному интересно, что говорит другой, — самое ценное для музыканта! Может быть, и зарубежная публика может так откликаться, но я в силу своего русского менталитета больше живой контакт со слушателями чувствую в России.

Я.Т.: Вы хотели бы остаться в Европе, были ли предложения?

А.Ч.: Естественно, у меня есть какие-то возможности, но пока рано об этом говорить. Я только 3 года проучился в Лондоне, контакты у меня сохранились, как студент я поиграл в разных престижных местах, а что будет дальше — посмотрим. С Испанией сложилось неплохо: я выиграл там несколько конкурсов и несколько раз в год меня приглашают там играть. В августе концерт во Франции, в октябре — в Минске, в декабре — в Малаге.

На самом деле я хочу жить в России! Возможно, придётся ездить зарабатывать за рубеж, но жить я хочу здесь. И играть в России, конечно, — из-за публики!

Русская фортепианная школа — это наша национальная гордость! И мне непонятны наши приоритеты: государство вкладывает деньги в развитие того, что России совершено нехарактерно. Например, вместо русской фортепианной школы активно продвигается футбол. Возьмём Испанию: испанцы умеют играть в футбол, но не умеют играть на рояле. Так Испания и поддерживает те сферы, в которых испанцы успешны! А у нас наоборот! Я такой позиции государства по отношению к культуре не понимаю.

Скрябин — горячая любовь

Я.Т.: Алексей, Вы зрелый мастер; во время конкурса я слышала от известных профессиональных пианистов самые восторженные впечатления от Вашего исполнения «Симфонических этюдов» Р. Шумана, концерта Моцарта… Есть ли какие-то стилевые зоны, в которых Вы себя чувствуете более или менее комфортно как пианист?

А.Ч.: Существуют стилевые зоны, в которых мне немного неуютно: я не шопенист по природе, — не моя пока музыка. Возможно, я приду к нему через Скрябина, который мне ближе всего. Скрябин — горячая любовь ещё с юности; я выиграл премии почти всех скрябинских конкурсов, которые только существуют в мире. Кстати, наверное, по степени бунтарства Скрябин чем-то схож с тяжёлым роком…

Я ещё не открыл для себя как исполнитель музыку С. Прокофьева, пока не очень тянет его исполнять. Раннего Бетховена, может быть, тоже: я его играю, конечно, но удобнее чувствую себя в его поздних произведениях.

Мне невероятно комфортно в русской музыке, в романтической немецкой музыке, в Скрябине, в Метнере, в Рахманинове, в музыке XX-го века, потому что я сам сочиняю и мне близки наработки музыки прошлого столетия. Но понемногу начинаю приобретать черты универсала.

Я.Т.: Вы известны как большой сторонник и пропагандист музыки русского модерна начала ХХ века и совсем современной русской музыки. Какие имена Вам интересны?

А.Ч.: Некоторый период я действительно увлекался музыкой Н. Мясковского, А. Мосолова, Н. Рославца, с одной стороны, и Н. Чаргейшвили, А. Караманова, с другой, и обнаружил немало интересных сочинений. Сейчас увлечение немного прошло, но сформировался круг предпочтений.

Мой любимый автор из ныне живущих — Валентин Сильвестров. Я с большим трепетом отношусь к его творчеству, а Багатели Сильвестрова без преувеличения гениальны.
Преклоняюсь перед Юрием Буцко. К сожалению, его поздние симфонии мало исполняются. Например, Шестая симфония была очень горячо встречена публикой, но не вписалась в какие-то конъюнктурные приоритеты чиновников «от культуры». Музыка Буцко неслучайно вызывает в сердцах слушателей такой отклик: он называет себя последним русским классиком. Его музыка совершенно особенная и оригинальная с одной стороны, а с другой — продолжает традиции. На современном композиторском факультете продолжение традиций считается почти порочным, дурным тоном: новизна ради новизны, а интересы слушателей никого не волнуют!

«Композиция — моё главное занятие»

Я.Т.: Вы пианист и композитор… К чему Вы больше тяготеете — к сочинительству или к исполнительству? Меняются ли приоритеты с течением времени?

А.Ч.: Композиция — моё главное занятие. Я считаю, что каждый человек, настроенный творчески, будет тяготеть к первичному творчеству. Кто-то со мной поспорит, скажет, что исполнительство — тоже первичное творчество, но я категорически не соглашусь. Как исполнители мы интерпретируем написанный текст, уже заложенные кем-то первоосновы.

Всё-таки настоящим музыкантам, как мне кажется, мало вторичного творчества, им нужно первичное, творчество с абсолютно чистого листа. И большинство современных уважаемых мною коллег-пианистов являются одновременно и композиторами, а для меня это, скорее, даже главное по жизни занятие. Я участвую в композиторских фестивалях, в Петербурге к осени ждут мою партитуру, но времени на сочинительство остаётся мало.

Долгие часы и силы съедают даже не столько занятия за роялем, сколько всякие бюрократические процедуры — визы, заявки, ответы на письма… Менеджера, который бы этим занимался, у меня нет, а у супруги нет времени: у нас трое детей.

Для сочинительства ещё должны быть мозги свежие, для этого нужно в идеале запереться, уехать куда-нибудь, погрузиться полностью… Но здесь мешает фактор материального благополучия: если были бы какие-то стабильные концерты, не пришлось бы постоянно таскаться по конкурсам и играть зачастую одну и ту же программу, я намного больше бы занимался сочинением и активнее расширял свой пианистический репертуар в разных направлениях. У меня много опусов написано, много произведений в работе.

Я.Т.: На Вашем сайте выложено всего 10 произведений, Вы сделали очень строгий отбор…

А.Ч.: Я безжалостен сам к себе, и не хочу «мусора» среди своих сочинений. «Мусора» в современной академической музыке достаточно, и умножать его количество нет смысла. Если я представляю свое сочинение слушателям, то оно должно действительно удовлетворять требованиям и планке, которые я себе ставлю.

Я.Т.: Вы пишете только «по зову сердца» или у Вас есть какие-то заказы на создание музыки? Многие талантливые современные академические композиторы пишут музыку для спектаклей, мюзиклов, кинофильмов…

А.Ч.: Нет, я создаю то, что просто не могу не написать: мне есть, что сказать в музыке. А прикладным творчеством… Мне предлагали сделать аранжировки, но у меня тогда не было времени. Если будут такие заказы — я рассмотрю: в творчестве это не будет новым шагом, но финансовый вопрос тоже нельзя не учитывать.

Я.Т.: Вы специально обучались композиции?

А.Ч.: Я считаю, что сочинению нельзя научиться: это призвание. Центральную музыкальную школу я окончил как композитор, теоретик и пианист. В консерватории, будучи студентом фортепианного факультета я продолжил заниматься сочинением в классе професора Л. Б. Бобылева, также внимательно изучал курсы гармонии, огромный пласт ценных знаний мне дали лекции нашего великого теоретика Ю. Н. Халопова и индивидуальные занятия с В. С. Ценовой. Несколько раз я даже собирался поступать параллельно на композиторский факультет МГК, много думал об этом, но всякий раз, взглянув на ту политику, которую проводит композиторский факультет, отметал эту мысль.
Огромную роль сыграл в моей жизни Юрий Маркович Буцко: я приходил к нему со своими партитурами, он пытался мне передавать какие-то азы композиторского мастерства. К сожалению, мы мало встречались. Надеюсь, у меня будет время показать ему свою новую партитуру, над которой сейчас работаю.

Я.Т.: Над чем Вы сейчас работаете?

А.Ч.: Сейчас в Петербурге ждут мою партитуру на 8–10 минут для симфонического оркестра. Пишу также Вторую фортепианную сонату, которую я планирую представлять в январе в филармонии в концерте «Сонаты разных эпох» — от И. Х. Баха, классических и романтических сонат до сонат русских композиторов. Заканчиваю новый опус — девять концертных этюдов-фантазий, осталось дописать один. Этюды-фантазии я уже играл: во время представления цикла из багателей и этюдов, начиная с Бетховена и заканчивая пьесами гениального современного композитора Валентина Сильвестрова, я сыграл два своих этюда. Стараюсь включать свои сочинения в концертную программу, и обычно публике это интересно.

Я не считаю, что академическая музыка умерла; она должна развиваться, находить отклик в сердцах слушателей филармонических концертов.

Открытый финал

Я.Т.: Вы прошли отборочный тур на Кливлендский международный конкурс пианистов. Каковы Ваши планы на Кливленд?

А.Ч.: Да, моя запись, в отличие от конкурса Чайковского, прошла отбор из более чем двухсот претендентов. Провожу детей и жену отдыхать и засяду заниматься.

В таких крупных конкурсах всегда лотерея, какие-то подводные течения, которых на поверхности не видно. Конъюнктурных козырей у меня нет, а если есть музыкантские, то я постараюсь их показать. Посмотрим, что будет.

Я.Т.: Что бы Вы хотели сказать Вашим поклонникам?

А.Ч.: Я хотел бы пожелать, чтобы люди занимали активную позицию и реагировали не на то, что впихивается телевидением, пропагандой, рекламой, а на живую музыку, на то, что происходит рядом с ними, сами создавали красоту. Я стараюсь делать то же самое: моя задача — оставить хотя бы и скромный, но положительный след в музыкальной истории.

Яна Тифбенкель, специально для ИА «Ореанда-Новости»

Пока интервью готовилось к публикации, Алексей Чернов блестяще выступил на конкурсе в Кливленде и получил вторую премию. Наши поздравления маэстро!

www.oreanda.ru