АЛЕКСЕЙ КУРБАТОВ: Пишу ту музыку, которую мне самому хотелось бы слушать…

Кажется, совсем недавно на сцене Большого зала Московской консерватории хрупкая и восхитительная Юлия Лежнева невероятными трелями изумительного колоратурного сопрано открыла Первый международный фестиваль «Опера Априори». Прошло немногим меньше месяца, и снова меломанов ждет потрясение – на этот раз любителям оперного пения создатели проекта приготовили головоломку, разгадать которую они смогут (или не смогут, ведь в этом-то и вся суть) после погружения за грань возможного....Две оперы – Белы Бартока «Герцог Синяя Борода» и Алексея Курбатова «Черный Монах» объединяет, безусловно, одно – и у Бартока, и у Курбатова главный сюжет разыгрывается внутри самих героев...за гранью воображения...С автором «Черного монаха», известным российским композитором и пианистом Алексеем Курбатовым, накануне мировой премьеры, которая состоится 16 марта в Большом зале консерватории, мы обсудили некоторые интересные моменты.

-Алексей, сразу первый вопрос, как оказались в проекте «Опера Априори»?

-Благодаря моему продюсеру Елене Харакидзян, которая очень тепло относится к моей музыке и много делает для ее продвижения. Партитура лежала у Елены пару лет, она хорошо знала эту оперу и, когда появилась возможность показать ее на сцене вместе с оперой Бартока, она ею воспользовалась. За что я Елене очень благодарен.

-Расскажите немного о том, как возникла сама идея «интеллектуальной оперы»?

-А это была как раз идея Елены. Интересно, что эти оперы разделяет сто лет. В обеих операх нет развернутого внешнего действия – оно в основном все происходит внутри – в диалогах раскрывается психология персонажей. И обе оперы с достаточно трагичным сюжетом. При этом подзаголовок проекта – « За гранью воображения». Можно сказать, что действие действительно происходит за гранью воображения. У Бартока даже в прямом смысле – у него есть центральный образ – двери, которые Герцог открывает Героине, и она ожидает за каждой последующей дверью увидеть ответ на свои вопросы, но там ее все время ждет мрак и всяческие неприятности.

-А у Вас в опере есть такой символ?

-У меня за гранью воображения находится центральный образ - Монах.

-Кто его будет петь?

-Монаха поет Петр Мигунов, солист Большого театра. Максим Пастер будет петь Коврина, Дарья Зыкова – Татьяну, и Геворг Григорян – Песоцкого. Всего в опере четыре персонажа. И, собственно, Черный монах – это центр, который находится за гранью воображения, его никто не видит, кроме Коврина, но мы до конца так и не понимаем, реальный это персонаж или нет. Возможно, Монах – плод воображения Коврина, и, когда его вылечивают, он лишается возможности его видеть. При этом теряет свой дар, талант, и от этого в конце концов умирает. Но перед смертью он все-таки еще раз видит Монаха...

- Сюжет понятен, Чехова читали, а вот смысл – какой посыл несет в себе это произведение – понять сложно...Почему Вы обратились к этой мрачной теме? Это вообще свойственно людям творческим, гениям – неприятие мира, или наоборот, неприятие миром гения?

-Я много думал об этом….Вообще, если человек постоянно занимается какой-то одной внутренней деятельностью, в частности, как я, сидит дома, пишет музыку, или художник пишет картины, в общем, любой творческий человек, как и Коврин, рано или поздно сталкивается с внешним миром в том плане, что тяжело найти баланс между тем, что происходит внутри и внешне. Это внутреннее требует отрешения от внешнего, и рано или поздно мир начинает давить в ответ на попытку ухода в себя. Конкретно в случае с Ковриным получилось, что внешний мир в виде любящих его людей выдавил из него гения. В этом же трагедия. В результате все герои разрушили свою жизнь. Из этой ситуации выход дал только Черный монах, который – неизвестно, есть он или нет. Мне кажется, каждый сталкивался рано или поздно с давлением обстоятельств, с давлением внешнего мира, который мешает...Очень хорошо это описано в романе Стругацких «За миллиард лет до конца света» - кто не читал, очень советую. Великолепный роман, в котором описано, что происходит, когда человек заходит за какую-то небольшую грань в своей творческой деятельности, и как мир автоматически начинает на это отвечать. Это очень интересно.

-Алексей, опера – это не только пение, но и драма, артистизм, эмоции. В «Черном монахе», скорее, это даже не эмоции, а некое пересечение двух миров – реального и вымышленного. Это переход за грань в параллельный мир...

-Да, так оно и есть.

-С помощью каких музыкальных средств Вы выстраиваете эти неуловимые звуковые смыслы в опере? Смогут ли солисты передать слушателю состояние пограничности сознания?

-Технически там есть некие центральные лейттемы, лейттембры. Есть тембр арфы, которая ассоциирована с образом сада, где происходит все действие, и по земле которого стелется «черный жирный дым», как пишет Чехов ...У арфы сольная партия. Там есть хор, который, как правило, вместе с Монахом поет и появляется тогда, когда мы должны вспомнить о Монахе. Очень большая роль у оркестра… В принципе, опера звучит не совсем даже, как опера в классическом понимании, где есть пение под аккомпанемент оркестра. Скорее, пение вписано внутрь оркестровой ткани, и в целом это больше похоже на ораторию, чем на оперу. Но будет именно в этом исполнении, потому что здесь все-таки нет сцены, нет декораций, есть только концертный вариант. Я его немного сократил по сравнению с оригиналом – купюры будут, но связано это именно с тем, что в концертном зале все-таки лучше будет именно так. Эти купюры касаются оркестровых кусков, певцов никак не затрагивают.

-А как солисты справляются?

-Нам повезло с солистами. Они очень живо реагируют. Надеюсь, что музыка не вызывает у них раздражения, хотя там есть, конечно, и сложные для исполнения элементы, которые им пришлось поучить и с которыми нужно было поработать. Но это высококлассные исполнители, замечательные артисты. Поэтому, я думаю, они вполне сжились с этими образами. У нас еще будет полторы репетиции, на базе РНО и в Большом зале. Для такой большой программы репетиций немного, но музыканты очень хорошие, поэтому, как мне кажется, им достаточно. Как правило, на современную музыку сложно сделать глобальную подготовку, вообще это тяжело пробить...

-Имеете в виду постановку современной оперы?

-Да, по крайней мере, у нас, в нашей стране. Это как-то тяжело.

-Помню, Василий Бархатов начинал проект «Лаборатория современной оперы», но он как-то тихо незаметно угас...

-Там тоже свои сложности были. В общем-то, это большое дело, которое Лена Харакидзян подняла, она – молодец, что сумела все так организовать. К примеру, сегодня мы репетировали – был полный оркестр, и хор, и все солисты. Это огромная мощь. Технически всех собрать – более 150 исполнителей – сложно, и это большая продюсерская удача.

-Пробовали ставить «Черного монаха» в наших оперных театрах?

-Сам я совершенно не умею этим заниматься...Мне как-то неловко к людям подходить и навязываться. Было бы здорово, конечно, тем более, что у меня есть два варианта: с камерным оркестром и с большим симфоническим. С камерным – совсем просто поставить, с большим симфоническим – чуть сложнее, но тоже можно. Сейчас мы будем показывать как раз второй вариант: это большой оркестр и большой хор.

-Но хотелось бы увидеть и услышать в настоящем оперном исполнении, с декорациями, сценографией...

-Мне самому хотелось бы тоже это увидеть и как можно раньше. Надеюсь, если все пройдет хорошо, станет известно, что есть такая вещь, и опера кого-то заинтересует.

-Алексей, говорят, Вы написали свое первое произведение в пять лет. Что это было?

-Насколько я помню, это была пьеса для фортепиано, называлась она «Водомерка», это насекомое такое.

-Насекомое Вас вдохновило?

-На даче у моих родителей стояла бочка ржавая, с дождевой водой, по ней прыгали такие насекомые, и это поразило мое воображение... А я уже начал заниматься на инструменте, сыграл это, и моя первая по музыке учительница записала. Она какие-то мои первые вещи записывала, а потом уже мама мне помогала. Потом я научился сам. При том, что моя мама не музыкант. Но ей пришлось выучить нотную грамоту. Она вообще очень много для меня сделала. Когда я поступил в ЦМШ, а это было в 1990 году, мы жили очень далеко. Школа тогда испытывала значительные трудности, из центра Москвы их передвинули на Бульвар Генерала Карбышева. Сказали, что это будет на один год, но продлилось, насколько я помню, 13 или 14 лет. Я так и проучился все 11 лет на Бульваре Генерала Карбышева, а жили мы в городе Домодедово. И это абсолютно другой конец Москвы. Два часа каждый день в одну сторону, два часа – в другую. Моя мама бросила свою профессию и устроилась в ЦМШ библиотекарем. Она так и проработала там все эти годы, чтобы меня возить, так что с ее стороны это был подвиг. Мама меня очень поддержала. Причем она в детстве сама музыку ненавидела, из школы музыкальной сбежала, говорила, что мои дети никогда не будут музыкантами...

-А Вы в детстве мечтали сочинять музыку?

-Практически одновременно с началом обучения на фортепиано я начал что-то там придумывать. Поскольку я был очень маленьким, мне казалось, что так все делают, и что нет отдельно композитора и исполнителя.

-Интересный подход! А давайте тогда так сформулируем вопрос: кем Вы сами себя считаете – композитором, творцом, либо пианистом, исполнителем?

-Я думаю, что больше я, конечно, композитор. Ну, а фортепиано уделяю тоже большое внимание и время. У меня много концертов – порядка 60-70 в год. Выступаю как солист, или играю в ансамбле.

-О, да, видела Вас в «Торжестве рояля» с Александром Гиндиным, Никитой Мндоянцом и Вячеславом Грязновым. Что там ваша четверка вытворяла...(прим. - на бис, когда работники КЗЧ унесли стулья, музыканты уселись вчетвером на двух стульях и играли в восемь рук на одном рояле).

-Спасибо, было забавно, такое веселье. Это все Саша Гиндин придумал. В общем-то, я много играю на фортепиано, и даю много концертов, так как из формы выходить нельзя. Поэтому каждый день или пишу, или занимаюсь. Или и то, и другое делаю, потому что пока тяжело отделить...

-Собираетесь еще оперу написать?

-Да. У меня на следующий сезон есть один заказ, будет интересная опера, с оригинальным сюжетом. Пока не расскажу, каким.

-Как думаете, в каком направлении идет развитие современной композиторской школы?

-Мне кажется, все-таки нет единого направления.

-Какой должна быть современная музыка, чтобы она притягивала людей, чтобы они хотели приходить ее слушать?

-Ну, это сложный вопрос, потому что людей на земле очень много, и в России людей много... Если как-то проанализировать, выяснится, что прослойка людей, слушающих и ценящих академическую музыку, по сути дела мала. Сколько людей в России ходит на концерты классической музыки? Может быть, миллион человек. Но я и в миллион даже как-то не верю. Предположим, миллион человек ходит на концерты. Это мало. Я не к тому говорю, что надо больше. Пусть так и остается, ведь так всегда было. Но эти слушатели, они ведь тоже очень разные. Сомневаюсь, что возможно найти какое-то единое зерно, чтобы всем нравилось. Но, если конкретно в моем случае, композиторской средой в основном я воспринимаюсь как какой-то ретроград, консерватор. Я пишу в тональности, у меня инструменты не играют какими-то особыми приемами, вообще, весь инструментарий, который я использую, - он был в конце XIX - начале XX века. Поэтому я, скорее, не думаю о будущем. Я просто пишу ту музыку, которую мне самому хотелось бы слушать.

-То есть Вы пишете потому, что не можете не писать?

-Совершенно верно. Если что-то вымученное, или не получается, или уже висит афиша концерта, а я еще чего-то не дописал, я просто все отменяю и не пишу. Я пишу тогда, когда без этого не получается, иначе без этого жить тяжело.

-В каких проектах Вы еще задействованы, кроме «Опера Априори»?

-У меня много заказов до конца следующего сезона, уже расписано все, что я должен написать. В частности, это два инструментальных концерта, один для арфы, другой для альта с оркестром. Это опера, о которой я уже упоминал. Есть еще фортепианные произведения, которые мне заказали несколько пианистов. Камерные – нужно написать новый Квартет, еще одно Трио, висит надо мной Третий фортепианный концерт, который я обещал разным пианистам, теперь вот сижу как между огнями. Первый и второй фортепианные концерты играли очень хорошо. И еще играют. Поэтому третий мне заказали сразу несколько музыкантов. Не знаю теперь, с кого начинать...

-А где все это можно услышать, и в чьем исполнении?

-К примеру, есть запись первого фортепианного концерта с Рэмом Урасиным, это замечательный пианист из Казани, он мне очень помогает и с концертами, и с исполнениями. К «Черному монаху» именно Рэм написал клавир. А премьеру второго концерта играл Саша Гиндин. В основном все играется, «в стол» в последнее время не пишу. Хотя эта опера – да, была написана как раз «в стол»...но сейчас у меня таких вещей мало. Одна из последних, написанных мною для души, я даже никому о ней не говорил – Квартет для флейты, скрипки, виолончели и фортепиано, так и то проболтался своему другу, другому пианисту, Вадиму Холоденко...

-А, так Вы с Холоденко дружите?

-Да, мы очень близкие друзья. Он сейчас практически в России не бывает, но, когда приезжает, живет у меня. Вот как раз эти двое, Урасин и Холоденко, каждый раз, когда в Москве, все время у меня (улыбается). Написал я это в конце декабря, а уже 6 января состоялась премьера, исполнял Холоденко. С Ромой Минцом они собрали очень хороших музыкантов на фестивале «Возвращение». Вадим очень хороший, люблю его.

Так что обязательств много, приходится разрываться.

-Это же замечательно.

-И я надеюсь, что так оно и будет продолжаться.

-А я надеюсь, что Ваша опера будет поставлена в настоящем оперном театре, ведь опера – это дорогое удовольствие, требующее определенного антуража. И, все-таки, откройте тайну. Когда «Черный монах» заканчивается, с каким ощущением после нее выходишь?

-Хочется верить, что там будет некий катарсис, который вообще-то должен присутствовать в каждом сценическом произведении. Что эмоции будут достаточно сильные и искренние. По крайней мере, музыканты для этого делают все.

-Что ж, ждем премьеру. Удачи!

-Приходите, спасибо Вам.

Беседу вела Ирина Шымчак
Фотографии автора и из архива Алексея Курбатова