Новый вектор Нижегородской оперы

Третья оперная премьера (и это за неполный год!) состоялась в Нижегородском Оперном театре — на суд зрителей представлена работа российского автора Леонида Клиничева «Анна-Марина».

Похоже, что слова худрука оперы Рената Жиганшина о том, что театр сегодня находится на пороге изменений, имеют под собой твердую почву — творческие силы Нижегородской оперы демонстрируют полную готовность воплощать новые проекты — от полноформатных опер до таких разновидностей, как моноопера, представленная в этот раз. Конечно, оперы ставились всегда, но сегодня театр пробует преодолеть известную ограниченность своего репертуара, основу которого составляет классический (в основном русский) девятнадцатого века. Палитра дня сегодняшнего гораздо шире и, думается, привлекательнее для потенциального зрителя — вернулся в афишу, после долгого перерыва, Моцарт («Так поступают все»), с другой стороны — опять же спустя приличное время — коллектив обратился к операм наших современников («Казаки» Ш. Чалаева, «Коко Шанель» Э. Фертельмейстера). Этот ряд пополнился новой работой Л. Клиничева, которую автор написал по заказу Мариинского театра (там она идет в концертном варианте). Наш же театр смог представить полноценную сценографическую версию, пригласив для работы нового постановщика Андрея Сергеева, работы которого можно увидеть в оперных театрах Саратова, Самары, Челябинска.

Опера, вернее, две оперы композитора — «Анна» и «Страсти по Марине» — объединены в нижегородской постановке в два акта «одной трагедии», что представляется убедительным решением. Ведь они не только посвящены двум великим поэтессам одного времени, имена которых часто в нашем сознании стоят рядом — Ахматовой и Цветаевой, но и близки своим жанром — обе представляют собой монооперы, либретто которых основано на оригинальных стихах. Такое сопряжение позволяет сравнивать две самостоятельные «половинки», каждая из них бросает свой отсвет на другую, тем самым выявляя ярче свои качества — это очень увлекательный процесс сам по себе и именно он, на наш взгляд, продлевает, если можно так выразиться, «послевкусие» от увиденного. Кроме того, у слушателя есть прекрасная возможность полнее представить себе творческую манеру композитора, имя которого пока плохо знакомо в наших краях.

Екатерина Ефремова в роли Анны Ахматовой

Андрей Сергеев, выступающий в спектакле не только как режиссер, но и как художник, предложил решение лаконичное, но выразительное в своей простоте — он сделал ставку на певиц, в партиях которых максимально раскрывается содержание опер. На них, точнее на их вокале и игре, держится здесь вся конструкция — и Екатерина Ефремова (Анна Ахматова) и Надежда Маслова (Марина Цветаева) с блеском справляются с поставленной задачей, требующей порой титанических усилий — особенно в «Анне», где композитор написал буквально не прерывающуюся паузами партию. Итак, вокал в этой опере превыше всего — здесь есть что петь, и Клиничев явно не обделен мелодическим даром, демонстрируя его в многочисленных ариях, ариозо, некоторые из которых даже близки фольклорным прототипам плачей или лирических песен (в «Страстях по Марине» это одни из лучших номеров). Для музыки начала XXI века партитура максимально мелодична и при этом ее сложно назвать банальной, она интересна, хотя и решена в традиционной манере (такая музыка могла быть создана, скажем, лет 70 назад — до оперных завоеваний Шостаковича и Прокофьева). Оркестровая партия также не лишена своего очарования, выписана достаточно красочно и радует слух в передаче музыкантов под управлением Рената Жиганшина.

Надежда Маслова в роли Марины Цветаевой

Поэтому, вынося за скобки безупречный вокал двух солисток, подробнее мы хотели бы остановиться на режиссерской работе, ведь нижегородская постановка стала первым в мире опытом сценического прочтения «Анны-Марины».

Итак, вокал и игра — на этих двух моментах сосредоточился постановщик, убрав, что называется, все лишнее и обозначив в сценографии только основные вехи-символы разыгрываемых женских судеб. Так, олицетворением судьбы и жизненного кредо Ахматовой, слушая которую мы словно читаем ее дневник, стала мраморная колонна, к которой отсылают и стихи, и конкретные ситуации (камень здесь напоминает и стену тюрьмы, и египетские храмы, о которых идет речь), а также ступени лестницы, ведущей вверх, к небесам — символ восхождения поэтессы к мировой славе. У Цветаевой, где мы оказываемся свидетелями ее последних дней с трагической развязкой (самоубийством) — угол черной деревенской избы с одинокой лампочкой на длинном шнуре (буквальное изображение метафорического «быть загнанным в угол»). Минимализм — да! Но его цель — не отвлекать от главного, что сосредоточено именно в музыке. Но впрочем, опера не превращается в концерт в костюмах, как можно было бы подумать. Сергеев детально разрабатывает рисунок роли, правда порой придумывая излишне неудобные движения или перегружая визуальный ряд. Особенно это заметно в первой части — «Анне», хотя Ефремова честно (но видно, что не без трудностей) выполняет все пожелания сценографа, что удивительным образом — вопреки всему — не отражается на ее вокале (работоспособности и вынослисвости певицы, действительно, приходится удивляться — ведь только недавно она была занята в премьере «Казаков», сыграв там главную женскую роль). Масловой в силу особенностей телосложения это дается проще и она более органично выглядит в «предложенных обстоятельствах», но нагрузка — помимо вокальной — здесь также огромная.

В центре — дирижер-постановщик оперы «Анна-Марина» Ренат Жиганшин

На наш взгляд, на помощь актрисам могли бы прийти и некоторые элементы, заявленные в сценографии, но впрочем достаточно робко. В первую очередь, это экран (появившийся в Нижегородской опере со времен «Шанель») и вот почему. Нагрузка на слово в опере максимальна — ведь композитор, составивший самостоятельно либретто, построил его в первую очередь на выразительнейших строках самих поэтесс. «Царственное слово» (по Ахматовой) в идеале должно в этой опере быть максимально донесено до зрителя. Но в зале подчас бывают эти проблемы слышания текста (при хорошей дикции певиц, особенно Е. Ефремовой), которые могли бы быть устранены постановщиком — именно с помощью экрана. Скажем, путем проецирования на него каких-то ключевых фраз стихов или тех моментов текста, которые из-за высокой тесситуры партий выходят особенно нечленораздельными. Также на экран можно было вывести и другой визуальный материал (фотографии, автографы…). Представляется, что это могло бы усилить впечатление от оперы, потому как в центре ее все же не вымышленные герои, а реальные люди достаточно близкого к нам времени. Тогда действо по-настоящему стало бы полным, многомерным погружением в миры Ахматовой и Цветаевой.

Критические размышления над постановкой «Анны-Марины» все же не отменяют главного — театр смог представить действительно яркий, интересный, серьезный спектакль, пробуждая у тех, кто его видел желание знакомиться с современной оперой и впредь. Такой вектор, заданный Нижегородской оперой, позволяет предвидеть и более решительные шаги по освоению современного оперного наследия — будь то насыщенный шедеврами XX век, а возможно и новое столетие. Почему бы и нет?

Автор — Елена Прыткова
P. S. Фотографии — с сайта Нижегородской оперы http://operann.ru/